Состояние тревоги не покидало взрослых, сообщаясь и детям. Эта озабоченность видна была и на лицах людей, приходивших тогда на спектакли Большого. Они в гимнастерках, шинелях, рабочих куртках, женщины в платках заполняли ряды кресел партера и ярусы. Слушали с большим вниманием, горячо аплодируя, живо воспринимая спектакль, концерт, вникая в самые усложненные партитуры, как это было на исполнении оратории «Осуждение Фауста» Берлиоза. Нередко после спектакля многие из тех, кто сидел в зале, отправлялись на Южный, самый горячий в то время Фронт гражданской войны. Лозунг «Все на борьбу с Деникиным!» не сходил со страниц газет.
Однажды неподалеку от нашего дома увидел объявление о приеме на известные рабочие Пречистенские курсы. Принимали на отделение изобразительного искусства. Сдал экзамены, прошел. Занятия проводились опытными художниками, и я усиленно начал учиться рисовать. Писал картины, лепил. Вскоре мои работы стали отмечаться, а скульптура — портрет старика — была даже послана на выставку. Но самым неожиданным оказалось то, что всем курсантам выдавался продуктовый паек — горбуха хлеба, хвост селедки и два кусочка сахара. Это было счастьем.
Увлечение живописью не прошло, пустив глубокие корни. И я всю жизнь в отпускные месяцы продолжаю рисовать, лепить, очень серьезно интересуюсь, знаю и люблю изобразительное искусство, собираю картины.
Работа в детском хоре Большого театра, живопись не освобождали меня от основных занятий музыкой, за которыми отец следил строго. Мне посчастливилось в Москве попасть к замечательному педагогу, ученице Сергея Ивановича Танеева Софье Ивановне Богомоловой, человеку доброму, сердечному, но необыкновенно требовательному во всем, что касалось музыки. Это было удивительное для меня время — ведь я приехал из старинного провинциального русского города, не все мог сразу усвоить в столичной жизни, и Софья Ивановна тактично и умело наставляла меня. Главное, она открыла истинную красоту фортепианного искусства.
В ее доме стояло два рояля. Один из них всегда был закрыт чехлом. Позже узнал, что это инструмент Сергея Васильевича Рахманинова, с которым Софья Ивановна была знакома и дружна. «Рояль Сереженьки», — говорила Богомолова и разрешала играть на нем лишь в праздничные дни, особенно в день своих именин. Игра на рояле Рахманинова почиталась для нас чем-то священным, и добиваться этой чести приходилось упорным трудом. Не всегда, к своему теперешнему огорчению, я был добросовестным учеником. В те дни, когда нетвердо выучивал программу, бросался на хозяйственные дела в доме учительницы: колол и носил дрова, топил печь, выполнял мелкие поручения.
В то время люди жили скромно и радовались немногому, но вот труд, настойчивое стремление к совершенству, мастерству, к горению на любимом поприще, бескорыстное служение высоким идеалам считались обязательными и естественными. Полуголодные, плохо одетые, мы проводили за инструментом многие часы, забывая о времени. Не было радио, грамзаписей классической музыки, приходилось самим проигрывать клавиры, просматривать сочинения мастеров. Все это принесло свои плоды, и я бойко научился читать с листа, неплохо ориентировался в музыкальной литературе.
В Москве появилась возможность заниматься в музыкальном училище. Начал в Мерзляковском, но затем перешел в Музыкальный техникум имени А. Н. Скрябина, помещавшийся у Никитских ворот, там, где сейчас находится кинотеатр Повторного фильма.
У меня завязались дружеские отношения со многими студентами и, в частности, с Дмитрием Кабалевским. Это был высокий, очень общительный, худощавый юноша. Нередко, когда отсутствовали педагоги, он сам вел занятия, толково объясняя непонятное нам из области теории музыки, гармонии, музыкальной литературы.
Дружба с Кабалевским была для меня очень плодотворной. Мы встречались и проигрывали в четыре руки многие произведения, например, симфонии Брамса. А в последние годы учебы в техникуме решили, соревнуясь, написать по фортепианному концерту. Я долго думал над структурой сочинения и взял за образец музыкальной формы один из концертов Бетховена. Так и писал: смотрел в ноты великого композитора и, копируя, на других темах, строил свой концерт. Метод был не лучший, но он помог освоить форму и способствовал сочинению концерта в определенных традициях, что явилось небесполезным для начинающего композитора.