— Надо быть знающим профессионалом, мастером своего дела, — не раз говорил он.
В студенческие годы я написал несколько фортепианных пьес, две из них были в 1926 году изданы. Их я посвятил Р. М. Глиэру. Главное же мое внимание заняли симфония и фортепианный концерт. Этими двумя крупными произведениями и пришлось заканчивать впоследствии учебу, а пока, в самом начале, бурная и неспокойная студенческая жизнь захлестнула: был счастлив, что учусь в консерватории, являюсь, как и отец в свое время, студентом, что стал причастным к таинственному, всегда волнующему и неспокойному миру творчества.
Собираясь на занятия, старательно одевался, даже носил тогда совсем не модный, а, напротив, всячески порицаемый галстук. Такая аккуратность была истолкована студенческой общественностью самым неожиданным образом. Придя однажды на занятия, увидел в стенгазете карикатуру на себя и четверостишие:
Галстук пришлось снять, но педантичность в отношении одежды так и осталась навсегда.
В 1925 году в нашей студенческой жизни произошло большое событие: группа молодых композиторов, возглавляемая Александром Давиденко, организовала Производственный коллектив студентов — композиторов Московской консерватории (сокращенно ПРОКОЛЛ). Чего они хотели? В большом масштабе — просвещения народа, приобщения масс к вдохновенным образам музыкального искусства, но для осуществления этой цели выбрали не совсем верный путь, предлагая в качестве первого средства — в новых произведениях, в новых пролетарских песнях суровый и упрощенный музыкальный язык. В стремлении приблизить этот язык к массам они лишали его яркого мелодического начала. Песни были, подобно лозунгам, лаконичные, «правильные», быть может, нужные, но в строгости своей выхолощенные, лишенные мелодической души. Скупой музыкальный язык распространялся и на иные формы творчества проколловцев: так же они писали сонаты, симфонии и другие сочинения, которые, естественно, не могли увлечь и ввести непросвещенных людей в большой мир музыки.
Я тоже бывал на заседаниях проколловцев. Собирались в зале на втором этаже консерватории. Говорили, спорили, играли свои сочинения, делились планами, анализировали их.
Александр Давиденко (его в шутку называли наш Балакирев) очень серьезно относился к самой идее массового народного музыкального просвещения. Он и Борис Шехтер вели на заводах хоровые кружки, требуя и от других того же. Преданный революционной теме, Давиденко создал замечательные хоровые поэмы «Улица волнуется» и «На десятой версте», а также талантливые массовые песни «Первая Конная» и «Конная Буденного» — обе на стихи Н. Асеева.
Давиденко жил на Арбате, и я часто бывал у него. Личность могучая, волевая, он признавал из композиторов только Бетховена и Мусоргского, музыка которых была близка ему своей революционной силой, народностью, обращением к массам.
Идея массовости не оставляла Александра Давиденко. Одной из задач проколловцев и было создание музыкальных форм — марша, песни, плаката, частушки, — рассчитанных на широкое массовое исполнение.
С хором типографии «Искра Революции» я учил некоторые проколловские песни, но люди с трудом запоминали их, а когда наступали праздники и все шли на демонстрацию, то там пели свои старые революционные и рабочие песни, а из новых только такие, которые имели яркую легкозапоминающуюся мелодию.
Среди произведений, созданных участниками Производственного коллектива, в те годы известность обрели немногие. Это уже названные работы А. Давиденко, затем «Юность» М. Коваля, «Железными резервами» Б. Шехтера и «Пролетарии всех стран, соединяйтесь» В. Белого.
А когда в 1932 году в кинофильме «Встречный» прозвучала ставшая сразу популярной замечательная «Песня о встречном» Дмитрия Шостаковича на слова Бориса Корнилова, в которой яркая и выпуклая мелодия искрилась всеми красками радости и оптимизма, стало ясно, что это и есть настоящая советская массовая песня, которую не надо было специально выучивать — она сразу запомнилась и моментально облетела всю страну:
Вслед за песней Д. Шостаковича появились замечательные, мелодичные песни И. Дунаевского, М. Блантера, братьев Покрасс, бывшего проколловца Виктора Белого и других советских композиторов. Их произведения явились лучшим доказательством того, что только в соединении многих песенных истоков: старой русской народной, городской, революционной, рабочей и новой пролетарской песен — возможно рождение качественно нового сплава — советской массовой песни, в которой есть и мелодическая распевность, и твердая поступь марша, и светлое, оптимистическое мироощущение. Творчество же проколловцев все-таки, думаю, внесло свой неоспоримый вклад в развитие советской массовой песни: они искали новых путей и были первыми.