— Она уже там? — с беспокойством спросил Нарим.
— Да. Но время еще есть — пусть она его подготовит.
Я стоял как вкопанный, сложив руки и всем своим видом давая понять, что ни шагу не сделаю, пока мне всего не объяснят. Нарим прикусил губу и взглянул на Давина, а потом жестом предложил мне садиться. Я нашел подходящий валун, чтобы элимам не пришлось задирать голову, глядя на меня.
— Кто-то пытался убить вас вчера ночью, — начал Нарим.
— Вы?
Вопрос мой, казалось, его удивил, и если бы было больше света, можно было бы сказать, что он покраснел. Но светильник был у Давина, а Давин карабкался вверх по каменистому склону.
— Нет. Нет, не я. — Нарим сказал это так, что мне стало ясно: он может и убить, и, если бы это было нужно, убил бы, не колеблясь. Я стал слушать внимательней. — Но я знаю, кто это был, и покушение заставило нас пересмотреть планы. Надо действовать, хотя мы еще не готовы и не собирались ничего предпринимать еще несколько недель.
— И кто же это? — Ответ был для меня важен, и я не был намерен отступать.
— Не скажу. Это не имеет никакого значения. Среди нас есть такие… их немного, большинство с ними не согласны… страх так ослепил их, что они не видят никакой надежды. Из соображений безопасности они хотят, чтобы все оставалось как есть. И они считают, что вы несете элимам смерть.
— Но почему?! Я же говорил…
— А вот это действительно важно. Почему. Что-то заставило их вам не поверить. Они знают, что вы и только вы способны на то, что нам нужно. Они просто помнят, как впервые в дядюшкином саду вы услышали крик дракона.
Тут настал мой черед удивляться.
— А вы-то откуда знаете?!
Нарим нетерпеливо отмахнулся.
— Со дня вашего рождения до дня ареста мы знаем о вас все. У элимов везде есть глаза и уши, и все глаза и уши были направлены на вас. Нам известно, что вы в ту ночь сказали вашим учителям и что вы сказали матери. Нам известно, как вы прожили три следующих года и все дальнейшие. Вы что, еще не поняли? Мы же столетиями ждали, когда появится кто-то с вашим даром! Когда мы с драконами были еще друзьями, они поведали нам о тех, кому удается тронуть их души. Они называли их "нандитари" — Говорящие с драконами. Их очень мало, но они в состоянии понимать драконов даже в конце года, когда звери совсем дичают. Драконы говорили, что у этих редкостных существ открытое и спокойное сердце и такой слух, что они могут по шелесту крыльев отличить одну птицу от другой. И едва мы услышали, как вы поете, то сразу догадались, что вы — один из них.
Ну сколько можно! Ведь Нарим-то должен понимать, каково это — узнать, что вся моя жизнь — чудовищная ошибка! Я еще раз попробовал его уговорить.
— Не могу я вам ничем помочь, — сказал я. — И даже если когда-то и мог, сейчас, как бы я ни хотел, — не могу! Сколько ни хоти, сколько ни говори, ни рассказы, ни угрозы, ни мольбы, ни интриги не могут вернуть того, чего больше нет! — Я вытянул вперед руки с узловатыми искалеченными пальцами. — Видите? Внутри у меня все еще хуже! Нет у меня сердца, оно умерло! И музыка тоже умерла! Ну почему вы мне не верите? Да если бы я мог… О небо, Нарим, ну неужели вы думаете, я бы не сделал того, о чем вы просите?
Элим ничего не ответил. Он покачал головой и взял меня за локоть. И повел. Я безвольно поднялся с валуна и послушно побрел за ним к вершине холма. Давин стоял у круглого темного проема высотой чуть больше моего роста. Снова раздался рокот. Я почувствовал, как земля дрогнула под ногами, будто где-то под горами разыгралась буря.
— Это что? — Оказывается, я говорил шепотом, как у дверей склепа. По спине пробежали мурашки, словно это был мой собственный склеп.
Нарим по-прежнему молчал. Вслед за Давином и его светильником он нырнул в проход, увлекая меня за собой. Это был не просторный коридор элимских пещер, а грязная душная нора вроде лисьего логова или червоточины, прогрызенной зверюгой толщиной в человеческий рост. Вниз. Вниз, вниз, вниз. Было тепло — совсем не так, как обычно бывает в каменных туннелях, — и совершенно сухо. Ответвлений почти не было. Пахло землей и корешками. Похоже, мы углубились в самое сердце земли.
Прошло добрых полчаса, когда я уловил в неподвижном воздухе слабый запах серы. Невольно я замедлил шаг, но Нарим, по-прежнему храня молчание, потянул меня вперед. Мой покойный друг Джеральд Эдер смертельно боялся темных замкнутых помещений и не ходил с мной ни в угольные копи Боскара, ни в лачуги беднейших из бедняков. В этом длинном коридоре он бы просто свихнулся. Помнится, тогда я над ним немилосердно смеялся. Сейчас я начал его понимать.
Прошла еще четверть часа. Слабый огонек впереди оказался еще одним светильником. Он стоял на полу у широкого бокового прохода, а рядом лежал большой пустой кожаный мешок. Давин поставил свой светильник рядом и прикрутил фитиль, так что огонек едва теплился, и снова повел нас вперед. "Пятьдесят шагов от перекрестка", — шепнул мне в ухо Нарим. Я обнаружил, что мысленно считаю шаги. Молчание было осязаемо, как теплый воздух, пронизанный сладковато-гнилостным запахом серы. К нему прибавился другой аромат — густой, душноватый, животный… отдает мускусом… дракон!
— Да где же мы наконец? — выдохнул я.
Элимы не откликнулись, но очень скоро я и сам все понял. Пятно тусклого света в кромешной темноте ознаменовало конец путешествия. И едва я увидел, что же там, впереди, как застыл в изумлении и ужасе.
Наш темный коридор выходил под самый потолок просторной пещеры — не чистой, вылизанной, уютной подземной комнаты наподобие жилищ элимов, а громадной естественной каверны в сердце земли, освещенной грудами раскаленных камней. На полу пещеры кипели ярко-зеленые и молочно-белые лужи, из бесчисленных трещин поднимался пар, со стен текло, жаркий воздух был тяжел и душен. Между разломами и лужами виднелись полуобглоданные скелеты и разрозненные кости всех мыслимых размеров. Когда меня отпустило и я смог хотя бы вдохнуть, я едва не подавился густым запахом серы, падали и гнилостной мускусной вонью, которую источал чудовищный зверь, слишком долго пробывший взаперти.
Да, в пещере жил зверь высотой в два человеческих роста и длиной в пять, даже сейчас, когда шипастый хвост был подогнут под массивное брюхо. Дракон спал. Сложенные крылья — узорчатые, медно-зеленые, — торчали над его плечами, а чудовищная голова лежала на полу, и зияющие ноздри раздувались, мерно испуская язычки пламени. Тварь сипло дышала. Роговые выступы над глазами и острые словно бритва когти, способные без труда распороть слоновий бок, как бумагу, были толщиной с бревно. Бронированную шкуру, будто днище застоявшегося корабля, покрывали окаменевшие паразиты, а там, где голова соединялась с длинной мускулистой шеей, залегли глубокие складки. Дракон был немыслимо стар.
Нарим у меня за спиной шевельнулся, и я не сразу понял, что он сделал; заметив внизу на каменном уступе крошечную фигурку, я помотал головой, стряхивая наваждение. Почти под носом у зверя, вровень с его глазами, стояла та женщина, Лара. На ней были кожаные штаны и такая же куртка, перчатки с раструбом до локтя и войлочный шлем — всаднические доспехи. Нарим подал второй знак, и она подняла руку и заговорила, и эхо раскатилось в затхлом воздухе, отражаясь от заплесневелых стен. Сурово и повелительно прозвучали слова на древнем наречии Клана Всадников, несокрушимая воля звенела в ее голосе:
Эхо затихло, словно мир прекратил движение вокруг светила, словно само время замерло. Все мое естество застонало от ужаса, требуя, чтобы я спрятался, скрылся, пока время не вернулось на свою тропу. Ноги едва сами не бросились бежать. Но Нарим и Давин удержали меня — их сильные тонкие пальцы больно впились мне в плечи, словно элимы боялись, что я вот-вот рассыплюсь. Зверь пошевелился. Бежать было поздно.