О, как ликует сегодня сердце мое! Несомненно, Эйдан Мак-Аллистер — тот, кого мы ждали, Говорящий с драконами, — именно о нем говорил мне Джодар пятьсот лет назад. Этот мальчик поет о видениях драконов и повсюду следует за ними, не понимая, почему он так делает, и представления не имея о том, какие разрушения он сеет. В жизни не слышал подобной красоты, чистоты и правды. Да и сам он… Ничего лучше и желать нельзя.
Однако есть в этом великом открытии и горечь — хотя в сравнении с ним это сущие пустяки. Как мне рассказать певцу, что он несовершенен, — ему, этому мальчику, который не знает, кто он и на что способен? Как мне убедить его, что он должен оставить прежнюю жизнь на семь лет? В древние времена Джодар говорил нам, что Говорящему с драконами нужно время молчания, и хотя мы не понимаем, зачем это нужно, его словами пренебречь нельзя. А что если Мак-Аллистеру не хватит сил на то, чего мы хотим? Он же человек. Он совсем молод. Людей так легко отвлечь — обычный недостаток тех, чей век столь короток. Людям нужны разгадки всех тайн.
Даже если я смогу его уговорить, где мне спрятать его, где укрывать семь долгих лет, чтобы Всадники, зная о том, что он существует, не нашли его? Если он им попадется, всему конец.
Лара говорит, что четыре года прятала кровавик и что Двенадцать так и не поняли, что он у них прямо под носом. Дитя полно горечи, но чутье у нее очень острое. Если бы только я мог доверять ей…
Но она права, в этом что-то есть, надо все обдумать. Прямо у них под носом…
Клянусь Единым, мысль, посетившая меня, чудовищна. Однако чем тщательнее я ее обдумываю, тем более разумной она мне кажется. Клан не уймется, пока не найдет того, кто сеет смуту среди их драконов, и если он будет делать это и дальше, они его просто убьют. Но что если я разгадаю для них эту загадку? Чтобы отточить свой дар, Мак-Аллистер должен семь лет прожить в молчании. Не сомневаюсь, что по доброй воле он этого не сделает. Клан располагает множеством способов принуждения, жестоких и смертоносных, но серьезно навредить Эйдану Мак-Аллистеру они не посмеют, потому что он в родстве с королем и слава его гремит по всему миру. Итак, я могу рассказать Двенадцати о том, кто он такой. Лара назовет брату имя того, кто мучает драконов, и расскажет, что в книге Нарима написано, будто излечить его от этого можно лишь одним способом — заставить молчать семь лет. Мак-Аллистер сделает, что ему велят, — ведь он человек, он слаб, его легко напугать. Стоит ему понять, что Клан не шутит — для этого достаточно пары ударов, — и выбора у него не останется. Он покорится, он будет молчать, и вот пройдет всего семь кратких лет — и мы будем свободны.
Глава 28
Я села шагах в пятидесяти слева от Мак-Аллистера, на полпути вниз по склону, спрятавшись между двумя самыми большими валунами. На какое-то время они меня прикроют, но так близко к каю надежного убежища найти нельзя. Неважно, что я не пересекла Всаднический Круг: ведь цель обряда в том, чтобы взбесить зверя, чтобы от ярости он полыхал белым пламенем, жарче которого нет. Взглянув вниз с плоского камня, я поняла, что нам опять не повезло. Внизу виднелась каменная хижина — жилище Всадника. Что если там живет тот самый Всадник, который связан с этим драконом? В поединке с волей, приковывающей хозяина к зверю, мне не победить. Но выбора не оставалось. Надо было начинать.
Я заставила себя не думать об Эйдане — о любви и о вине, о сомнениях и страхе. Во мне не должно остаться ничего, кроме воли. Ноздри кая уже начали раздуваться, алые глаза засверкали ярче, раздался низкий рокот, от которого у меня заныли зубы. Я развернула хлыст, вытащила кинжал и закричала:
— Тенг жа нав вивир!
И тут началась самая тяжкая битва в моей жизни. Она была даже тяжелее, чем разрушительное детское безрассудство. Той ночью я должна была не просто подчинить себе кая, но и преднамеренно взбесить его. Много времени для этого не понадобилось. Когда я закончила первое из семи заклинаний, тварь кричала так, что я потеряла равновесие и рухнула на камень. Не отпуская дракона, я поднялась и уперлась ногами в трещину в скале, а спиной — в валун. И тогда я произнесла второе заклинание.
Я вспомнила все, что Нарим написал в своей книге о Ритуале Третьего Крыла — о том дне, когда элимы поработили драконов, спев им те самые песни, которыми звери успокаивали детенышей, о том дне, когда драконы увидели своих детенышей мертвыми и изрыгали на элимов белое пламя, непонятным образом привязав элимов и драконов к проклятым кровавикам. Я переворошила все детские воспоминания, чтобы вспомнить тон, позу, все мельчайшие изменения, которые могли повлиять на исход ритуала. Но во время всех ритуалов, которые мне приходилось видеть, у Всадника были доспехи и кровавик, чтобы защититься от драконьего гнева. И у всех элимов, которым удалось выжить после страшной беды, случившейся у Кир-Накай давным-давно, были при себе кровавики. А Эйдан — Эйдан решил предстать перед драконом без защиты, решив… что решив? Что он сам — этакий живой кровавик? Что дар… сердце… преданность помогут ему достучаться до крупицы разума, скрытой в этом чудовище, и покорить его?
Спокойно, не отвлекайся, а то этому дурню не жить!
Я произнесла третье заклинание — стихи о воссоединении братьев и сестер в царстве ветра. Кай хлестнул хвостом и расправил крылья — целый океан зелени и меди залил чуть ли не полдолины. Всадник, связанный с драконом, запретил ему взлетать, и тварь заревела так, что я испугалась — не оглохнуть бы снова. Тварь поползла, покачиваясь, к нам и в мгновение ока преодолела половину расстояния. Я вжалась спиной в камень, горько жалея о том, что эта тварь не слепа, как Келдар, и не ранена, как тот фандинский дракон.
Внизу, подо мной, блеснул алый огонь, и едва я прокричала четвертое заклинание, как из хижины вышел Всадник. Власть Всадника преумножила и направила ненависть кая. Зверь снова рванулся вперед, голова раскачивалась, выискивая, вслушиваясь, все ближе, ближе… Глаза у меня защипало от едкого дыма. Ох, как близко… Я отшатнулась и побежала вдоль обрыва, пытаясь найти укрытие, упала на землю, когда прямо над головой просвистело крыло. Зловонный ветер не дал мне подняться, я кашляла и задыхалась. Неистовая злоба полыхнула в алых глазах, когда я с трудом выдавила пятое заклинание. Я лежала навзничь, и меня прижимала к земле тяжесть ненависти чудовищного зверя.
— Лара! Что происходит? Ты сошла с ума?! — раздался надо мной знакомый голос. Голос моего брата.
— Уберите ее отсюда!
— Мы же тут все из-за нее изжаримся!
— О Джодар! Измена! У нее кровавик!
— Убейте ее поскорее, и дело с концом! Груэсин, давай сюда!
— Отпусти его, Лара! — закричал Седрик. — Груэсин справится с каем, только отпусти его!
Слева ко мне бежали четверо во всаднических доспехах. Пятый, Всадник из хижины внизу, взбирался по откосу справа.
Я взмахнула хлыстом — направо, налево, — и чтобы отогнать Седрика и его присных, и чтобы отпугнуть нависшую надо мной тварь. Я выкрикнула шестое заклинание, и дракон отшатнулся, выпустив в небо струю пламени — белого пламени, едва тронутого оранжевым. Падая, я потеряла шлем, и лицо мне опалило жаром.
В мои доспехи вцепилось множество рук, и я принялась отбиваться кинжалом, пытаясь договорить последние строчки. Никогда не доводилось мне слышать этих слов.
— Бери этого детеныша, это дитя ветра и огня. Подними ему крылья дыханием своим и мощью. Будь ему третьим крылом, покуда не покорит он горних просторов. Этот птенец — он твой и не твой. Он живет по твоей милости и умрет по твоему приказу. Его служение всегда будет тебе в радость. При свете солнца будете вы парить, став единым целым; в холодных лучах луны вместе вкусите ночь. Неделимо. Неизменно. Навеки.
Всадники потащили меня по камням вверх по склону — прочь от беснующегося кая. Кинжал выпал у меня из рук. Хлыст застрял в трещине. Вокруг мелькали пять хлыстов и сверкали не меньше двух кровавиков, стремясь усмирить обезумевшего зверя. Но когда ярящийся кай вытянул шею, подняв голову высоко над нами, и испустил струю слепящего белого пламени, мне удалось высвободить левую ногу, и едва я приготовилась кого-нибудь пнуть, как меня уронили на горячую твердую землю. Всадники в смятении показывали на темную фигурку, сползающую по скалам справа от нас. Я принялась брыкаться и кричать, дотянулась до второго ножа за левым голенищем и воткнула его по крайней мере в одну прикрытую доспехами ногу, так что в погоню они не бросились, пока не стало слишком поздно. Дракон тоже его заметил.