То, как этот ребенок изумленно восторгался колыбельной, которую я пел ему пронизанным солнцем летним днем, открыло мне новую вселенную. Он смеялся, гулил и крепко держал меня за палец, когда я ударял по струнам, и я мог теперь вплести в ткань мелодии нить чистоты, невинности и ясного восторга. За два последующих года я прислал ему крошечную дудочку из Флориана и серебряный колокольчик-ллама с Годайских гор, музыкальную шкатулку, где кругами маршировали солдатики, и барабан, в который бьют дикари в степях на Востоке. Ежемесячно я писал ему письма, я описывал все, что видел и где побывал. Мне было приятно думать, что он — моя семья. Я надеялся, что когда-нибудь снова увижу его и смогу должным образом поблагодарить за дар, который он мне преподнес.
На четвертый год правления Девлина я получил предписание немедленно явиться во дворец в Валлиоре. Я только что вернулся из двухмесячного путешествия по Эсконии и гостил в богатом купеческом семействе Эдеров — мы подружились, когда я только начал путешествовать и как-то пристроился к их каравану. У них был сын Джеральд — примерно мой ровесник. Преодолев робость перед моей славой и положением, он стал моим лучшим другом. Джеральд был стоек и благоразумен, но любил приключения и объявлялся всякий раз, когда я путешествовал вместе с их караваном. Вместе мы повидали мир: он занимался делами своей семьи, разыскивая прибыльные рынки и редкостные товары, а я — своим любимым искусством. Еще у Эдеров была дочь на несколько лет моложе меня. Когда меня вызвали к Девлину, ей сравнялось шестнадцать. Милая, умная Элис любила подшучивать над нами с Джеральдом, а мы во всем, что касалось женщин, держались ужасно солидно. И я начал подумывать, что, если бы Роэлан оставлял мне время для любовных увлечений, ее прекрасные зеленые глаза покорили бы меня навек. Во время путешествий я никогда не думал о том, чтобы пустить корни, но вот уже в четвертый раз, вернувшись в Валлиор, я почему-то останавливался у Эдеров.
Получив королевский приказ, я с сожалением извинился, поднялся из-за стола — мы как раз обедали, было вкусно и весело, — привел себя в порядок и стал думать, брать ли арфу. В конце концов я ее взял: было бы неловко, если бы оказалось, что меня зовут играть, и пришлось бы послать за ней. А зачем еще Девлин мог позвать меня?
В уютном ухоженном садике были аккуратные клумбы дивных цветов, стриженый кустарник и медный фонтан в виде вставшего на задние лапы дракона, который извергал вместо пламени воду. Вечерело, было прохладно, закатный свет мягко золотил зелень, и я, как всегда, поднял глаза — не появятся ли в небе алые искорки. Ждал я недолго. Кузен мой выбежал в сад из залитого светом дворцового флигеля. Был он не менее элегантен, чем его сад, — в зеленой атласной рубашке, узких черных панталонах и черном шелковом плаще, застегнутом золотым дракончиком с рубиновыми глазами. После коронации он отрастил бородку и теперь выглядел старше меня куда больше, чем на полгода. Да и бремя золотого обруча на таких же темных, как у меня, волосах сыграло свою роль. Я опустился на одно колено, он жестом велел мне подняться. Мы по-прежнему были одного роста.
— Поди тебя поймай, — пробурчал он и увлек меня по выложенной плитками дорожке. Он всегда был непоседой.
— За семь лет я и трех ночей подряд под одной крышей не провел, — отозвался я.
— Ну, надо платить за такое призвание.
— Конечно.
— Признаюсь, никогда не думал, что твое имя станет известней моего, — проговорил он. Я слушал его очень внимательно, но не услышал ничего, кроме ехидства. — Мне говорят, что тебя коснулись боги, а я всегда отвечаю, что, когда тебе было восемь, мы с тобой полезли в пещеру Венлок пугать нетопырей, у тебя загорелись волосы, и пришлось спихнуть тебя в озеро, чтобы их потушить.
Я рассмеялся.
— Наверно, это боги наслали на нас грозу на обратном пути, чтобы огонь уж точно погас.
— А и правда. Никогда об этом не думал.
Мы пошли молча. Я счел за лучшее подождать, когда он сам что-нибудь скажет. Наконец он остановился у фонтана-дракона. Сейчас он совершенно точно думал отнюдь не о наших детских забавах. Ввинтившиеся в меня глаза были как обсидиан.
— Ты только что из Эсконии. — Это было утверждение, а не вопрос.
— Да.
— И что ты там делал?
Самое время отшутиться. Все на свете знают, что я там делал. Но вопрос был задан тоном вовсе не легкомысленным, и я ответил вполне серьезно:
— Пел в пятнадцати городах, сколько было деревень — не помню. Играл на сотне свадеб и праздников совершеннолетия, похорон, кажется, было не меньше. Облазил разрушенные храмы в Хореме. Провел ночь в ледяной пещере на вершине горы Пелгры, хотя сам не понимаю, зачем я это сделал. Слышал, как воют денацийские волки, а еще слышал снежного жаворонка — первый раз в жизни. Не отказывался ни от приглашений, ни от просьб, ни от возможности поучиться. В общем, делал все, что должен, к чему привык… и что хотел.
Я подумал, что он сможет повторить все слово в слово — так внимательно он слушал, а слышал он куда больше, чем просто слова. А ведь у нас больше общего, чем я думал.
— Ты был в Кор-Мараге.
Я почувствовал легкий укол… нет, не вины — чего-то другого… гордости, стыда, протеста? В Кор-Мараге квартирует, прибывая в Эсконию, северный драконий легион. Они там как раз были.
— Знаешь, очень люблю на них смотреть. До сих пор. — Я улыбнулся, произнося эти слова, но они упали между нами, как свинец. Ложь тяжелее прочих слов. Вовсе я не любил смотреть на них и думать, что они творят. Вот слушать — это да, но не мог же я объяснить, зачем я это делаю. Лучше солгать и забыть.
— Вот и я об этом слышал. Ты все время следуешь за ними. Куда бы ты ни ехал, они там, и стоит им где-то объявиться — и ты туда же.
Я не ответил. Не мог же я это отрицать, но и обсуждать нечто столь личное и святое с человеком, которого я едва знаю… Я же никому не говорил, зачем я это делаю, никому — с той самой ночи, когда мне было одиннадцать и учителя заявили, что Роэлан хочет драконьим ревом усмирить мою гордыню. Это была тайна. Это было что-то между мной и Роэланом, чего я не мог объяснить словами. Но Девлину, кажется, нужны были именно слова.
— Эйдан, расскажи зачем. — Теперь со мной говорил мой кузен, а не король, и если бы я тогда это понял, то попробовал бы, наверное, как-то объясниться, и моя жизнь была бы совсем другой. Но я слишком привык жить в собственном мире, а в его мир я не пожелал заглянуть.
— Я иду туда, куда меня зовет мой бог. — Как выспренно и глупо, должно быть, это прозвучало!
Он нетерпеливо мотнул головой.
— Держись от них подальше.
— Но я же…
— Держись подальше, ладно? Пусть тебя больше возле них не видят. Нигде. Понимаешь? Я так хочу. Я не держу на тебя зла, но это… что бы ты ни делал… Имей в виду: тебе запрещается ближе чем на лигу подходить к драконьим легионам. Запрещается.
Услышав этот приказ, я остолбенел, и прошло какое-то время, прежде чем я смог выдавить: "Слушай, Девлин…" Но король уже ушел. У дверей залитого светом дворца его встретил могучий человек в форме Всадника. Внушительное сложение, лысина, горбатый нос и полные изогнутые губы — это был Гарн Мак-Ихерн, верховный командор Клана и глава Элирийских драконьих легионов. Они о чем-то посовещались, но пока я собрался с мыслями и взбежал по ступеням, уже скрылись внутри. Путь мне преградили два стражника. Камергер, который проводил меня в сад, неслышно возник у моего локтя и учтиво указал в сторону боковых ворот.
На следующий день Девлин покинул Валлиор и отправился во главе своих легионов покорять Китар — мятежную восточную страну. Добиться аудиенции мне не удалось.
Несколько недель спустя я поехал в Абертен — крошечное королевство в горах. Тамошний король был вассалом Девлина. У короля Джермонда были три дракона. В отличие от большинства правителей, он держал их поближе к дворцу, там же, где помещались знатные заложники, которых он захватил у врагов. Столица Абертена была достаточно уязвима, а близость драконов — символов могущества — придавала жителям мужества. Джермонд попросил меня спеть на пиру по случаю совершеннолетия его сына. Я не мог отказаться, хотя приказ Девлина еще звучал в моих ушах.