Для Пашки приоткрылась завеса жизни его отца. Совсем ненамного, на несколько морщин…
– Тетя Валя жива. Она в монастыре, в Воронеже. Постоянно ухаживает за могилами отца и Захарыча.
– Вот оно как! Жива, значит. Пашку не бросила и после смерти. Вот это любовь!..
Бывший ангел со следами преисподней на лице и израненным телом полетчика перестал хрустеть зернами «арабики», пошел на кухню. Там он высыпал в кованую джезву коричневый порошок, добавил щепотку соли и крикнул:
– Тебе с сахаром? Сколько?
– Сколько не жалко.
– Слава Богу, есть еще сладкоежки на свете. Хотя чего я спрашиваю – гены! Даже ответ тот же…
Через несколько минут по квартире разлился аромат душистого кофе. С кухни приказали:
– Маленькая Жара, лети сюда ангелом! Пообщаешься со старым чертом…
Глава восьмая
С детства Пашка часто слышал в семье имя Валентина, которое как-то было связано с его отцом. Как? Для Пашки это было загадкой. Он не понимал еще всех хитросплетений взрослой жизни, но видел, что в этот момент мама волновалась, а дядя Веня становился хмурым. Даже подростком, встречаясь в Воронеже на могиле отца или в храме с «тетей в черном», которую родители звали то Валентиной, то, неожиданно, матушкой Серафимой, Пашка не мог разобраться в отношениях этих людей. Любили они друг друга, враждовали? Чувствовалась какая-то напряженность, натянутость. Ощущалось и иное: они не могли жить друг без друга. Жались невидимыми боками, были чем-то единым, как сиамские близнецы с одним сердцем на всех. Происходило что-то, ему неведомое. Существовала какая-то тайна, покрытая мраком прожитых ими лет. Ему хотелось понять, отыскать ответ, спрятанный от него взрослыми. Он вглядывался в тетю Валю, которая вдруг становилась почему-то «матушкой». Его мама говорит тете Вале «матушка»! Как она может быть ей матушкой? Настоящая ее мама живет в Севастополе – его бабушка. Загадка… Пашка смотрел в открытое, невероятно красивое лицо тети Вали-Серафимы и искал ответ в ее глазах. Глаза молчали… Проникнуть в суть черных облачений он тоже не мог. Его не пускали. «Почему на ней все время черное платье и платок?» – как-то спросил юный Пашка своего отчима. «Она – монашенка…» «А что это?» «Это когда человек всю жизнь живет один»…
Тогда Пашка так и не получил ответы на свои вопросы. Он стал внимательно смотреть на мать, вслушиваться в ее разговоры с отчимом. Яснее не стало. Мама была всю жизнь рядом. Близко. Так близко, что не рассмотреть, не увидеть. Но он, наконец, догадался, что сутью всех переживаний был его отец…
– Пора съездить в Воронеж, к нашим. Проведать Захарыча, Павла, Валентину… – Светлана перебирала вещи, которые собиралась подарить женскому монастырю.
– Матушку Серафиму. – Поправил Венька.
Светлана повела плечами, словно ей стало холодно или неуютно.
– Хм, матушка… Столько лет прошло, никак не привыкну. Четверть века…
Светлана задумалась, улетела в прошлое, к событиям в Курске. Сгоревшему цирку. Погибшим Пашке с верной собакой Варькой, которые спасали лошадей. Тут же умершему Захарычу. К похоронам в Воронеже…
Через несколько месяцев после всех этих трагических событий у Светы родился сын. Пашка! Это все, что осталось от прошлой семьи, от ее прошлой жизни, если не считать номера с лошадьми. Да еще Веньки Грошева, друга Павла и ее надежного помощника – служащего по уходу за животными.
Валентина в тот же год бросила цирк и поселилась в монастыре, приняла иночество.
Грошев попросил Валентину быть крестной родившемуся Пашке.
– Извини, не могу. Монахи и монахини не могут быть попечителями. Церковь запрещает нам участвовать в таинстве, так как, вступив в монашество, мы отреклись от земной жизни, посвятив ее служению Господу…
Через три года после трагедии в Курске Света согласилась стать женой Грошева. Это для «Точки» стало точкой опоры. Многолетняя тайная мечта Веньки Грошева сбылась…
Глава девятая
Света с Венькой жили мирно, без ссор и размолвок. Лишь однажды тот получил по физиономии, когда, придя как-то со своей новой работы из автосервиса слегка поддатым, в дверях шутливо, но фамильярно хлопнул Светлану ниже спины с цирковой командой: «Прими!» Прихожая вздрогнула от громкой пощечины и яростного возгласа Светы: «Я тебе что, лошадь? Пашка никогда бы себе такого не позволил!..»