В результате многолетних разговоров о загадочном Захарыче у Пашки сложился яркий портрет – высокий, добрый старик, с длинными седыми волосами, бородатый. Меж собой мама с Пашкиным отчимом часто называли Захарыча дедом. Как-то само собой сложилось, что Захарыч и Дед Мороз стали неразрывным целым. Кому-то где-то были дороги Санта Клаус, Святой Николай, а Пашка ждал своего Деда Мороза – циркового, которого звал не иначе, как Захарыч. Что и осталось на всю жизнь…
…Куранты отсчитывали последние мгновения года уходящего. Грошев молча разлил полусухое по бокалам. Золотистый напиток пенился, шептал пророчества.
– С Новым годом! Пусть он будет лучше прежних.
Грошев поиграл желваками, вспоминая.
– За всех наших! Помянем!..
Не глядя друг другу в глаза, приподняли запотевшие бокалы, отпили по глотку. Не сговариваясь, встали, неожиданно для себя обнялись и замерли, вслушиваясь в дыхание друг друга. Год начался. Каким он будет?.. Ушедший закончился потерей. Они, оглушенные горем, медленно приходили в себя. Какие уж тут желания. Но жизнь никто не отменял…
Глава вторая
Настроение было странным. Скорее, никаким. Бывает такое – внутри пустота. Ни хорошо, ни плохо. Как жить дальше, Пашка не понимал. Было ощущение, что никакого завтра у него нет. Всё – стена! Тупик. Да, без излишней скромности, он – жонглёр с мировым именем. Лучшие международные цирковые конкурсы успел выиграть. Импресарио его знали. В цирковых каталогах он теперь есть. Но душа жаждала чего-то иного, чего в его жизни пока не было. И отсутствие «этого» его тяготило. А тут еще его Маюша…
Почти всю жизнь вместе, неразрывно. Ушло что-то важное, чему нет замены. Это была его первая серьезная потеря в жизни. Не считая той, в Америке…
Знакомые пожимали плечами – подумаешь, какая-то кошка. Все мы смертны. О людях бы так переживали.
Пашка никому ничего не объяснял. Все перемалывал, пережигал внутри, не показывая своих эмоций. Почти…
Сегодня, вдруг, нестерпимо захотелось на воздух. Он глянул на ходики, цокающие маятником, на котором качался улыбающийся клоун, – час ночи. За окном падал снег. Было светло от фонарей и обилия белого.
Он оделся, тихо выскользнул за дверь, чтобы не разбудить мать с отчимом.
На Университетском – ни души. Люди отгуляли Новый год, но впереди еще несколько дней беззаботности.
Ноги сами собой завернули в сад на Мичуринском, повели по заснеженной тропинке к заветной яблоне. Ни холмика, ничего. Белая снежная простыня, утыканная старыми фруктовыми деревьями и черными палками пожухлых кустов.
Пашка долго стоял, разговаривал с невидимой Маюшей. Рассказывал о той пустоте, которая сразила его. О том, как ему ее не хватает. Поведал обо всем, чем жил последнее время. Его жизнь свернулась калачиком, как кошка, которая от одиночества греет саму себя…
Он выбрался на асфальт. Потопав, отряхнул обувь, смахнул перчатками с брюк налипший снег. После темного плена университетского сада душа просила простора. Он пошел к смотровой площадке.
За парапетом впереди сияла огнями Москва. Лужники отзывались неоном, который серебристым мерцанием отражался в Москве-реке. Стояла глухая тишина, как если бы прикрыть уши теплыми варежками.
Пашка, чтобы не оглохнуть от этой самой тишины, вставил наушники, затолкал их поглубже. Включил Мигеля Луиса. Латиноамериканская грусть певца вошла в него всей своей проникновенностью.
Пашка невольно стал подтанцовывать, вникая в ритм любимой румбы. Он двигался по смотровой площадке все мощнее и яростней. В гибких движениях корпуса не щадил ни спины, ни бедер. Неожиданно для самого себя, вдруг, на взрыве, вплел в танец боковое арабское сальто. Он подпевал, не слыша своего голоса, который набирал силы, как и движения. Когда эмоции захлестнули до предела, он сорвался в крик. Сев на колени, он кричал в небо, словно пытался выплюнуть из себя всю накопившуюся боль и отчаяние. Он сообщал небу, что не понимает, как жить дальше. Ждал ответа. Хотя бы намека…
Рядом засигналила машина. Из нее вышли двое патрульных. Направились к Пашке. Тот встал, отряхнул колени. Вытащил из ушей пластиковые капли. Они повисли на плечах.
– Что здесь делаешь? Ты кто?
– Чемпион Москвы по спортивным танцам. – Он вспомнил дела давно минувших дней. Рассказывать о цирке ему совсем не хотелось. Танцевать так до упаду, а врать так с три короба! – решил он.