— Что ж, мне теперь до вечера тут стоять! — громко возмутился Эгле, но тут же подумал, что, может, ему и незачем торопиться, махнул рукой и стал ждать, пока трактор, стрекоча и кашляя, перетащит прицеп через канаву.
В красном каменном доме с островерхой — на немецкий манер — крышей некогда, по словам здешних стариков, жил сам помещик, но вот уже двадцать пять лет, как его занимал директор санатория, то есть Эгле с семьей. В саду, за кустами сирени и шиповника, цвели яблони. У старомодной веранды, застекленной узкими и мелкими стеклами, распустились нарциссы. За домом тянулась пашня, а дальше — косогор и луга до самой реки Дзелве, точнее — речки, через которую разве что весной и осенью было не перепрыгнуть.
Эгле вышел из машины.
— Янели, загони в гараж.
Янелис быстро пересел за руль. Самостоятельно он имел право ездить лишь вокруг дома, у Янелиса не было шоферских прав.
Через веранду Эгле прошел в уютную гостиную, низкий и уютный потолок ее украшали тяжелые, коричневые деревянные балки. Из гостиной вела лестница наверх, в спальню. Эгле не стал подниматься, а прошел в кабинет.
Он сел за письменный стол. Тишина. На столе трепетали мягкие тени — весенний ветер за окном шевелил плети дикого винограда, и они время от времени осторожно постукивали по стеклу. Эгле обвел взглядом комнату, в которую он вошел четверть века назад и которую в недалеком будущем предстоит покинуть. Первым приобретением был вот этот старомодный стол с тумбами. Потом появились две высокие, под самый потолок, книжные полки, первое время полупустые, а теперь до отказа набитые книгами. Лишь на самом верху стояли не книги, а глиняные подсвечники, керамические лошадки и прочие изделия латгальских искусников. В самом углу, опершись подбородком на полку, красовался череп; глазницы его смотрели куда-то за пределы комнаты. Эгле еще помнил длинное название крохотного отверстия в височной кости: «апертура екстерна каналикули нерви петроси суперфициалис майорис». Семь этих слов все тридцать лет, минувших после экзамена по анатомии, занимали место в какой-то клетке мозга. Ему, Эгле, за тридцать лет знание этих слов ни разу не понадобилось. Человек затверживает уйму ненужного, потому что не знает, что в жизни ему действительно потребуется. Не забыть сказать Янелису, чтоб не начинял голову без разбору.
Перед полками лоснятся черной кожей диван и два глубоких кресла; рядом низкий столик с радиолой. Старомодно, но добротно и удобно. Кресла появились одновременно с Гертой. В военное время они подумывали, не пустить ли кожу с кресел на верха для ботинок.
Эгле вздрогнул — на стол поставили чашку кофе. Сестра. Он успел заметить лишь перекрещенные на ее спине лямки от передника и узел седых волос на затылке, когда она выходила из комнаты. Кристина принадлежала к числу людей, которых не замечают, когда они в доме, но сразу ощущают их отсутствие.
Эгле выпил кофе. Кофе и само по себе вкусно, а имеющийся в нем кофеин, возможно, подымет кровяное давление. Возможно. Во всяком случае, пить кофе приятно, и оно не вредит. А стол совсем уже почернел. Полировка лишь местами тускло отблескивала, словно водяная лилия ночью.
«Зачем ты думаешь про стол, про кофе? Не увиливай! Лучше реши, на что потратить оставшееся время. Можно, скажем, натешить себя всеми земными радостями, не полагаясь на блаженство в раю, или же… или жить, как обычно, и ждать. Как же быть? Предаться наслаждениям? Надо еще уточнить смысл этого слова. Часто под „наслаждением“ подразумевают розоватый свет ночника, откинутое одеяло и объятия нагой женщины. Это, увы, не для меня. Мне всегда был страшен похмельный рассвет в чужой спальне. Стало быть, не подходит.
Иным доставляет наслаждение водка. Я же всю жизнь с удовольствием пью пиво. Благодать, когда оно таинственно шипит в стаканах, рассказывая про ячменное поле, про чешуйчатую головку хмеля, которая летом прячется где-то на верхушке прибрежной ольхи. Я люблю выпить вина, в особенности холодного, от него запотевает стакан, а глотнешь — и на душе сразу делается тепло, доброта тебя охватывает ко всем… Но я никогда не пил, чтобы забыться.
Иной раз в спешке будней можно не вспомнить про день рождения, но нельзя забыть о смерти, в особенности когда она не за горами.
Не подходит.
Слушать музыку? Наслаждение, но невозможно заполнить музыкой все дни напролет.
Разъезжать по белу свету, обклеивая ярлычками бока чемоданов, любоваться утренними зорями в чужих горах и отблесками закатов в невиденных озерах? Я устал, через неделю уже не смогу утром вылезти из постели.