Кто был коммивояжер, что забрал у Жоржа тот один корпус?
Все, что я о нем знаю, это то, что он был из Печа. Это мне в свое время сказал Жорж.
Вы с ним познакомились?
Я лично никогда его не видел, и считаю, что все это выдумки Жоржа, то есть, я хочу сказать, коммивояжер из Печа и закупка телефонного корпуса. Думаю, что Жорж всю историю сочинил, чтобы в моих глазах выглядеть меньшим дураком, чем он есть. Он хотел доказать, что телефонные корпуса вовсе не такая ерунда, как говорил я, а вот есть люди, которые могут ими торговать, даже люди ученые, как коммивояжер из Печа. Следовательно, единственная помеха — это vis major,[31] то есть политика правительства, которое пренебрегло собственным обещанием электрифицировать весь округ. То есть, только эта мелочь помешала Жоржу продать весь товар.
Однако мы не можем отследить этот один корпус.
Я уверен, что Жорж вернул ее фирме «Мепол» вместе с остальными четырьмя. Он просто не хочет признаться, что был не в состоянии продать хотя бы одну штуку. Поэтому и придумал историю про коммивояжера.
Как вы думаете, можно ли один такой корпус полностью оснастить?
Возможно, для каких-то телефонных аппаратов их можно использовать. Разумеется, только известных моделей. Разумеется, если эти корпуса из более или менее прочных материалов, в чем я сомневаюсь.
На основании чего вы так думаете?
На основании всей деятельности фирмы «Шлонский & Штраусс». То есть, это было дело любителей и поэтов, которые по тяжкой необходимости занимаются ремеслом и торговлей.
Вы когда-нибудь держали в руках какой-либо их этих корпусов?
Я их видел, но в руках не держал.
Где вы их видели?
Когда в письме Жорж попросил меня, чтобы я похлопотал в «Меполе», я заглянул в магазин «Орион» в Нови-Саде и в электротоварах поискал изделия с фирменным знаком «Мепола». Корпуса телефонов с этим фирменным знаком резко отличались от остальных на полке своей ненадежностью и неуклюжестью. Стыки и швы не были отполированы, а фирменный знак, нанесенный на их товары, также был делом поэтов и красноречиво свидетельствовал о тандеме Шлонский-Штраусс.
Что собой представлял этот знак?
На темной бакелитовой поверхности рисунок белой вазы или песочных часов, или потира, пока вы не увидите, что ваза — это пустота, то есть иллюзия, а в позитиве, то есть реально, те два профиля, повернутые лицом друг к другу, как в зеркале, и которые прочерчиваются по краям вазы — песочных часов. Тот же знак, который в каком-то смысле должен был символизировать счастливый симбиоз и равноправие партнерства Шлонский-Штраусс, был и на почтовой бумаге, и на бланках фирмы.
Вы могли бы собрать какой-нибудь из аппаратов фирмы «Мепол»?
Оснастить телефон?
Вы меня правильно поняли.
Не сумел бы. Что касается техники…
Возможно, вы смогли бы какой-нибудь их этих корпусов использовать для другой цели? Я имею в виду, в техническом смысле.
Что касается техники, я никакой не специалист и неохотно занимаюсь такими делами, отремонтировать электропроводку и тому подобное. К тому же, корпуса, о которых идет речь, вряд ли можно использовать и в тех целях, для которых они предназначены, то есть, как корпус телефонного аппарата.
Тем не менее, как бывший железнодорожник, вряд ли вы не имеете технических знаний вообще? Вы должны были познакомиться с работой телеграфа, например. Разве нет?
Да, конечно.
Какой телеграфный аппарат вы использовали?
Сначала, в Шиде и Камераль-Моравицах, аппарат Морзе. Потом, в Нови-Саде и Домбоваре у нас были аппараты Бодо и Хьюза. Поскольку они сложнее Морзе, то все мы, телеграфисты и дежурные по станции, и старшие служащие тоже, должны были окончить дополнительные курсы. Аппарат Хьюза требует известной виртуозности, почти музыкальной: перед вами клавиатура, на ней примерно три десятка клавиш, а аппараты, работающие одновременно, должны быть отрегулированы так, чтобы с каждой стороны над бумажной лентой, где пишется сообщение, находилась одна и та же буква.
А сейчас вы смогли бы отправить с такого или похожего аппарата сообщение? Если, например, вас восстановят в должности, в случае чрезвычайных обстоятельств?
Не думаю. Во всяком случае, мне пришлось бы долго упражняться, чтобы вернуть себе прежнюю сноровку. Это как с фортепьяно. Надо научиться смотреть на текст над клавиатурой, а пальцами печатать вслепую, точно, я же говорю, как при игре на фортепьяно или на органе. А это легко забывается. Если в случае игры на фортепьяно остается рутинный навык, это вопрос слуха и таланта, а играть по нотам, это другое. Здесь недостаточно опоры на слух и талант. Потому что существуют известные, математически выверенные правила, ритм, темп и так далее. Так же обстоят дела и с аппаратом Хьюза.
Вы умеете играть на фортепьяно?
Нет, я никогда не учился играть на фортепьяно.
Однажды вы заявили, что вы были виртуозом в игре на фортепьяно.
Не знаю, где и когда я мог такое заявить.
Это вы сказали вашему племяннику Жоржу, совсем недавно.
У меня было обыкновение занятия на аппарате Хьюза в шутку называть своим музыкальным опытом. В компании друзей или в кафе, выпив, я имел привычку говорить, когда речь заходила о музыке, что мне очень жаль, что я не усовершенствовал пианистическую технику. По правде говоря, мне действительно жаль, что в юности я не учился играть на каком-нибудь инструменте, я имею в виду именно фортепьяно, но в тех разговорах я всегда имел в виду телеграф Хьюза, о чем многие мои друзья знали, и я развивал эту тему до конца, называя телеграммы партитурой, а отправку телеграмм — концертом, и так далее. К слову, в школе я одно время играл на скрипке, это был обязательный предмет в средних школах в девятьсот десятых годах. Но характерный звук скрипки быстро убивает всякое желание учиться, потому что вы быстро осознаете тот факт, что вам потребуется целая жизнь, чтобы это скрипение превратилось в более или менее пристойную музыку. Мне кажется, что с фортепьяно дела обстоят иначе. Следовательно, я мог сказать это Жоржу только в таком контексте, то есть, в переносном смысле, хотя мне было бы странно в присутствии Жоржа говорить что-то подобное.
Кто-нибудь из ваших знакомых играет на фортепьяно?
Насколько мне известно, нет.
В квартире госпожи Фишер есть пианино?
Нет.
Гаванский?
В гостиной у Гаванского я видел рояль, в углу, собственно говоря, в той части, где гостиная расширяется и превращается в закругленное пространство, что, собственно говоря, ничто иное, как эркерная часть фасада.
Кто играет на этом рояле?
Дочь Гаванского. Отец оплачивает ей уроки у какого-то музыканта.
Кто этот музыкант?
Какой-то бедолага, приехал из Пешта, потому что не мог там найти работу. У него была любовная история с несовершеннолетней ученицей, и ему пришлось из Пешта убраться. Кажется, об этом писали в газетах.
И что же, после всего этого Гаванские ему доверяют?
Мне кажется, что прежний «дон-жуан» постарел, и оставил в прошлом юные безумства. Он женат на какой-то даме с сомнительной репутацией, они ждут ребенка. Так мне сказал Гаванский.
Как его зовут?
Не знаю.
Попробуйте припомнить.
Что-то вроде Зельдеш или Зилаш. Может быть, Зельдеши.
Это его артистический псевдоним?
Нет, думаю, что это его настоящая фамилия.
Как вы думаете, этот Зельдеши, или как его там, с учетом его профессии, смог бы овладеть телеграфной техникой Хьюза?
Мое сравнение пианистической техники с техникой, которая используется при работе на аппарате Хьюза и на похожих телеграфах с клавиатурой, это метафора, и как таковая не имеет практического значения. И как бы это ни противоречило тому, что я только что утверждал, думаю, что владение пианистической техникой может только помешать тем, кто стал бы изучать принципы телеграфа Хьюза: известная рутина движений, привычка сознания и пальцев обязательно приводили бы к путанице. Могло бы случиться так, что человек, привыкший к клавиатуре инструмента, рояля, пианино или органа, вместо букв попытается в экстазе, по привычке или просто от усталости, или по рассеянности, сыграть какой-нибудь аккорд. А последствия при этом могли бы быть катастрофическими.