Когда по центрально-европейскому времени возродится Солнце пятого дня четвертого месяца 1942 года, в месте пребывания автора письма, если взять за исходную точку Лендаву,[42] расположенную на 1°6" на востоке от Гринвича и на широте 45,6" к северу от экватора?
Астрономические сумерки наступят в 3 часа 33 минуты, а гражданские (утренние) сумерки продлятся с 4 часов 13 минут до 4 часов 17 минут.
К чему неумолимо приводит осознание цикличности движения Солнца, Луны и планет, а также цикличности в смене ночи и дня?
К осознанию смерти, потому что дух животворящий и сам не может избежать законов цикличности движения Земли, Солнца и планет.
Где было представлено иное круговое движение?
На цветной литографии (подарок покойного Маурицио), которую ее новый владелец привез из Нови-Сада, и на которой схематически изображены восходящая и нисходящая линии жизни человека, под красноречивым названием DAS STUFENALTER DES MANNES («Лестница жизни мужчины»).
Как выглядела рама этой картины?
Узкая деревянная рама, изъеденная древоточцем, с облезлой позолотой, засиженная мухами.
Опишите, схематически, ступень за ступенью (не забывая при этом центральный мотив Райского сада) мотивы цветной литографии DAS STUFENALTER DES MANNES.
Райский сад. На переднем плане слегка наклонившаяся яблоня. Под кроной — почти под прямым углом ветка, отдельно от остальных. Из буйной зелени листвы выглядывает плод. Вдалеке, у самого горизонта, голубая дымка неба. В прерывистых, кривых линиях, где сходятся суша и море (на заднем плане) угадываются глубокие бухты и заливы, а между ними острые скалистые горы. Солнце, круглое и красное, как раз касается остроконечной вершины. Большие тени гор окрашивают синеву моря в темно-зеленый, отделяя четкой линией голубое от зеленого, как две краски, которые не смешиваются, по крайней мере, не так легко и основательно, как на далекой линии горизонта смешиваются синева неба и синева воды. Откуда-то, с далекого голубого горизонта, летит стая птиц. Братство Божьих творений. Слева от яблони львица. Справа бурый медведь. Сзади лев и дромадер. Олень и косуля чуть дальше, в положении равнодушного ожидания. Куры мирно копошатся в райских кущах. Белые гусыни мелькают в зелени сада. Змей, обвив ветку, высовывает язык: его голова находится точно между головами Адама и Евы. Ева, абсолютно голая, держится правой рукой за самую нижнюю ветку, а в левой руке, зажав в пальцах, держит яблоко и протягивает его Адаму. Ее волосы двумя буйными потоками стекаются вдоль грудей и плеч, до середины бедер. Адам сидит под яблоней, голый, с зеленой веточкой на коленях. И он протянул руку к яблоку.
Рождение. Дитя лежит в плетеной корзине, в тени яблони. Правая рука ребенка несоразмерно мала относительно головы, согнута и лежит под грудью. Мать ребенка мы не видим, но она, без сомнения, где-то рядом и бдит над ним.
Десять лет. Мальчик бежит за обручем, размахивая палкой. Всем весом он опирается на левую ногу, правая нога чуть приподнята и согнута в колене, как и правая рука, держащая палку, которой он подгоняет обруч. На голове синяя матросская шапочка с помпоном, он одет в серый джемпер и синие брючки. Джемпер с белым воротником.
Двадцать лет. Юноша обнимает девушку. Волосы всё еще светлые, может быть, чуть темнее, чем десять лет назад. Крупный рот, нос правильной формы. Лацканы темного пальто отделаны черным переливающимся шелком. Длинная шея выглядит еще длиннее, потому что она зажата высоким воротничком из каучука, под которым можно различить узел белого галстука-бабочки. Девушка в голубом платье с воланами и большим бантом на талии. Темные волосы забраны в высокую прическу, из-под которой выглядывают две серьги, похожие на две капли крови. Гребешок из каучука в виде пучка. Из рукава выглядывает тонкая изящная рука. В левой руке она держит цветок, прижимая его к груди рядом с белым кружевным воротником. Правая рука юноши исчезает где-то за спиной девушки. Они стоят на цыпочках, как перед первыми тактами вальса.
Тридцать лет. Человек возвращается с работы. На нем темная пиджачная пара, на голове шляпа. Из портфеля, который он держит на уровне груди, выглядывает какой-то сверток в пестрой бумаге с большим бантом золотого цвета. Человек занят тем, что открывает портфель. На женщине длинное платье цвета киновари. На руках она держит ребенка. Волосы собраны в большой узел. Второй ребенок, старший, стоит спиной к зрителю. Это девочка лет пяти-шести. И на ней красное платье. Указательным пальцем правой руки она показывает на портфель отца. Рядом с ними бумажный змей, а чуть дальше — игрушечный барабан и обезглавленная каучуковая кукла.
Сорок лет. В рединготе и полуцилиндре, человек держит в руках развернутый бумажный свиток. Диплом? Акции? Судебное предписание? Под высоким воротником черный галстук, завязанный крупным узлом.
Пятьдесят лет. На нем серый костюм. В левой руке он держит шляпу, правая поднята в ораторском жесте. О чем говорит человек? Политика? Финансы? Искусство? Любовный опыт? Смерть?
Шестьдесят лет. С тростью в руке человек начинает спуск по ступеням. Теперь он повернут боком. Правой рукой опирается на трость, левая прижата к груди. На нем длинное пальто, почти до земли. На голове шляпа. Лицо немного расплылось, глаза опухшие. Его бакенбарды поседели.
Семьдесят лет. Левой рукой он опирается на трость, в правой держит трубку. На голове кепи. Под кепи видны седые волосы, зачесанные за уши. На нем толстый джемпер, но человек съежился, как будто ему холодно.
Восемьдесят лет. Согнувшийся, ссутулившийся, с тростью в правой руке, человек сделал шаг на ступеньку ниже. На нем темный домашний халат, с поясом на талии. С трудом подняв голову, человек всматривается вдаль.
Девяносто лет. На последней ступеньке, человек как будто бы быстро обернулся, последним усилием. На нем тот же домашний халат, застегнутый до горла и немного выцветший. На ногах тапочки. Голова слегка наклонена, как будто он что-то ищет на полу. Больные глаза он прикрывает каучуковым козырьком на резинке вокруг голого черепа.
На какой ступеньке находился Э. С.?
Он шагнул с пятой, самой высокой ступеньки (не считая нулевой, которая еще небытие) вниз, под уклон, к четвертой от конца (не считая последней, той, что параллельна нулевой, потому и она уже — небытие).
Записки сумасшедшего (V)
63
Даже Спиноза (Tractatus theologico-politicus) сводит некоторые сверхъестественные явления и библейские чудеса к их позитивистской подоплеке. Не буду пускаться в углубленный анализ его заблуждений, хотя тот факт, что я по-прежнему считаю его одним из величайших, и мне близким, вводит меня в искушение проанализировать его ошибочные заключения. Но что я могу противопоставить его аргументам, если и он сам не выдвигает каких-либо убедительных доказательств своего тезиса! Нет лучшего доказательства, чем убеждение! Следовательно, когда он говорит, «это Божий промысел (Яхве явился Ною), это ничто иное, как преломление и отражение солнечных лучей, когда они проходят сквозь капельки воды (sic!), парящие в воздухе», тогда этому позитивистскому доводу я могу противопоставить только свое противоположное убеждение (оставаясь при этом по-прежнему в рамках позитивистского суждения): это ничто иное, как сон; или: это ничто иное, как то, чем оно и является, то есть слово и буква Яхве, лик Его!
Следовательно, чего ждать от какого-то доктора С., психиатра, или от родственников, которые не в состоянии понять даже те вещи, которые не окружены эхом нереального, и которые, будучи чудовищными, тем самым еще не вступают в область чудесного: наше дело пошло к черту! А когда я говорю «наше дело», я имею в виду ваши, наши, маленькие жизни. Потому что, если вы не верите в образ будущего, то, по крайней мере, вы могли бы поверить голым (позитивистским) фактам. А факты и газеты ясно указывают, что все пошло к дьяволу, и что еще до прихода Союзников за нами придут Всадники Апокалипсиса, если мы до тех пор не сдохнем. От голода, от отчаяния, от страха. Вы меня спрашиваете, как будут выглядеть эти мои пресловутые Всадники Апокалипсиса, чудовища, якобы порожденные моей головой? Хотя я угадываю иронию в вашем голосе, хотя читаю ваши мысли, отвечаю вам без иронии: это будут четыре красивых жандарма на белых конях, вооруженные карабинами и штыками. Осанистые, усатые провинциальные жандармы верхом на конях, с петушиными перьями на черных шляпах. Может быть, их будет не четыре, как в карточной колоде, а только два. И, может быть, их кони не будут белыми. Может быть, они вообще будут не на конях, а приедут на блестящих велосипедах или придут пешком. Но они придут, это точно. Они уже подкручивают свои усы и примыкают штыки к винтовкам. Я слышу ржание их коней. И слышу, как шелестят на ветру трепещущие перья на их черных шляпах.