Стало быть, ничего удивительного в том, что у моей жены, от того, что она у вас перенервничала и намерзлась, открылось преждевременное кровотечение, что сделало ее более нервной, как, впрочем, и меня. — Наша нервозность тем больше от того, что постоянно идет снег, и очень холодно, из-за чего мы даже не можем ни выйти из дому, ни начать обустройство квартиры; мука, которую ты нам дала, израсходована, у нас нет хлеба, я должен уехать, но не могу оставить свою семью без крошки хлеба. Моя поездка срочная, потому что уже 5-го марта должны явиться все железнодорожники, которые на пенсии, из-за возможного призыва на службу.
Нетина родня делает разнообразные мутные предложения в связи с покупкой муки: чтобы я купил два центнера пшеницы по цене 40 пенгё, они смелют ее без разрешения, и так до самой осени я смогу не беспокоиться о хлебе. Когда я не принял это предложение, тогда они сделали еще одно, еще более мутное: купить центнер пшеницы за 40 пенгё, а они отдадут мне свои карточки на муку; муку тонкого помола, для пирожных, я разумеется, могу не получать, потому что, зачем она мне, а только грубого помола, на хлеб (говорит твоя племянница Мария-Антуанетта). Вполне понятно, что я не мог согласиться на эти торгашеские штучки, а задумался, как мне самому себе помочь иным способом. Так я пять дней был без хлеба и думаю, что весь этот гевалт именно так и начался: коль скоро я не захотел пускаться с ними в мутные договоренности, то твоя племянница Мария (Ребекка) начала вести себя, как бешеная корова!
Наконец, 17-го марта прибыло избавление: Нандор и Берта. Они привезли нам хлеб, муку, фасоль, картошку и большое душевное облегчение, потому что я, наконец, мог уехать. Теперь же нельзя добраться из Барабаша в Нови-Сад налегке, поэтому мне пришлось зайти к Берте, чтобы что-то положить в портфель, иначе я бы дорогой умер от голода/жажды. На следующий день от Берты я поехал в Нови-Сад, где переделал все свои дела и сдал на отправку два шкафа, положив в них кухонную утварь и постельные принадлежности (что, к сожалению, все еще не прибыло). А когда я закончил упаковывать и выносить вещи, дом, в котором я жил, рухнул как замок из песка! Задержись я на мгновение внутри, то к великой радости моих родственников остался бы под обломками!
Из Нови-Сада я дважды писал Нетике, пусть побережется, и пусть они подождут, пока не рассчитаются со мной, если есть еще между нами кое-какие неоплаченные счета.
Двадцать восьмого марта я благополучно вернулся домой, и все было в полном порядке. Стоял прекрасный весенний день, и я радовался, что, наконец, смогу привести мою каморку в порядок, и начал перекапывать земляной пол в кухне. Назавтра опять похолодало, суровая зимняя погода. Это меня привязало проклятием безделья к комнате, точнее сказать, к кухне, где дети не могли ни учить уроки, ни играть. Моя жена, ощетинившаяся, как еж (из-за кровотечения, которое никак не останавливается из-за холода и нервозности), вместе с детьми сжалась в комочек у плиты, потому что пламя уже почти погасло. Тогда я говорю своей дочке, чтобы она положила кусок дерева в огонь. В этот момент из другой комнаты выходит твой племянник Жорж, и, услышав, что я сказал, начинает во весь голос орать, «что нельзя топить две печки сразу». Я и этот вызов проглотил, сжав зубы и кулаки, подумав о тех лесах, что у нас выгорели и превратились в золу, о чем я в свое время сказал, что они это делают, ибо не ведают, что творят.
И, как верх великодушия, твой племянник Жорж добыл облезлую железную плиту (которую еще наш дедушка в свое время выбросил на свалку) и решил отдать ее в ремонт (как и ты с посудой, когда ты велела цыгану выкупить ее для нас; я видел: свинцовые заклепки впивались в железо старых кастрюль, как револьверные пули калибра 6,35). Нети на это заявила, что в доме есть листовое железо, и если эту плиту отремонтировать, то всего за несколько пенгё у нас будет плита, которая нам послужит до осени, а осенью мы должны будем вернуть ее владельцу! На Страстную пятницу после обеда волокут по снегу эту пресловутую плиту, а Джула требует у меня на ремонт семь пенгё и сорок филлеров. На это я ему коротко отвечаю, рассмотрев плиту, что мне такое старье не нужно. Тогда наступает всеобщее возмущение, все разом и каждый по отдельности на меня нападают. Начинает Нети: "Luftmensch! Luftmensch!"; Мария: «Как не стыдно кому-то, имеющему постоянный доход, месяцами жить за чужой счет!»; Джула: «А где ты будешь готовить? Имей в виду, что на нашу плиту ты не поставишь ни одного горшка, потому что я его оттуда сброшу». И т. д. И т. д. Но меня не вывел из равновесия и этот безумный галдеж, и я сказал твоей сестре Нетике, что если им не стыдно, то и мне стыдиться нечего. — Потом я просто выбежал из дому. Моя жена и дочка уже легли (было около восьми часов), а сынишка в ужасе выбежал за мной на улицу и умолял меня не уходить, потому что тетка Маруся сказала, что вынесет из комнаты кровати, и нам придется лежать на земляном полу, «как животным». Я сказал ему, что пусть спокойно вернется в дом, потому что, если она вынесет кровати, мы будем спать на соломе.
Потом я пошел прогуляться по селу, чтобы привести мысли и нервы в порядок, и успокоить душу. Вернувшись, я все еще сильно нервничал. Жена боялась, что они действительно вынесут кровати, она вообще была сильно напугана, потому что днем раньше, когда я был в Порсомбате, меня спрашивали жандармы для проверки документов (а я днем ранее замечательно все с ними решил в бакшанском районном управлении).
К тому же, в тот же день я получил вызов из Нови-Сада, что в срок до 14-го апреля я неукоснительно должен лично явиться к железнодорожному начальству. И что теперь делать? Вопрос с квартирой не решен, вещи, которые я сдал в багаж, в пути, если я уеду, то нет никого, кто бы их получил и доставил, для получения вещей надо 60 пенгё, у нас нет кроватей, нет плиты, но самое страшное, что я должен свою жену и детей оставить одних на милость и немилость этих людей. — Придерживаясь присловья нашей покойной матери, что «утро вечера мудренее», я действительно наутро написал Нетике вот такое письмо: «Дорогая моя сестра! Заранее тебе обещаю, и тем же и закончу эти строки, что затевать никакую ссору ни с тобой, ни с твоими детьми я не буду. Именно ты меня пригласила провести по несколько недель у каждой из сестер, и, когда я у всех побываю, то уже и выздоровею. Я принял твое приглашение. Тем временем ситуация настолько изменилась, что я был вынужден приехать не один, а в вчетвером, поступок, скверные последствия которого я вынужден с болью констатировать уже с первых дней. Я нечеловечески страдаю от провокаций и травли, но я надеялся, что вам все это надоест, и что вы не намерены доводить дело до крайности. Я ни в каком смысле не привык злоупотреблять чьим-либо гостеприимством, поэтому, если ты подпишешь прилагаемую расписку, то я заплачу тебе за твое пятнадцатидневное гостеприимство 20 пенгё, потому что я, в конце концов, был твоим гостем, а не гостем твоих детей. То, что вы сделали, не может превратиться в несделанное, но потрудитесь снова не затевать со мной ссору, в данный момент для меня самое важное — мое здоровье и здоровье моей семьи, поэтому любая ссора, любое оскорбление — это слишком, ибо, если он и не святой, твой брат, то хотя бы невредим». (Приложенная расписка: «Расписка на 20 (прописью: двадцать) пенгё, которые я получила от моего брата Э. С., главного железнодорожного контролера на пенсии, за возмещение расходов пятнадцатидневного содержания его и его семьи. Керкабарабаш, 4.IV.1942 г.».
После передачи этого письма опять разразилась страшная буря, потому что твоя племянница Мария-Ребекка целый час тянула одну и ту же песню: «Я знать не знаю, чем я их так оскорбила», «Пусть меня черт поберет, если я их оскорбила», «Он говорит, что они жрут пятнадцать дней», «А они жрут целый месяц», «Неrr Generalkonrollor редкий кавалер.», «Они не были нужны ни одной из сестер, а мы должны с ними носиться», «Да кто их вообще оскорблял?», «Какого черта вы от меня хотите?», «Если мой муж не был Generalkontrollor, это не значит, что я меньше дама, чем его мадам», «Мы, по крайней мере, не schmutzig» [44] и т. д., и т. д. Вот так грязно она орала час, не меньше, и не приди ее свояк, до сих пор бы болтала своим поганым ртом, к тому же, тем временем появилась и Бабика (через нее ты и передала мне это утешительное письмо), которая бы ей во всем этом подпевала.