Мадам Вальтер посмотрела на мундир, лежавший в большой корзине. Может, сохранить его? Нет, она твердо решила ничего не оставлять — таков устав монастырской богадельни. В сущности, деньги, которые сейчас вынут из своих карманов незнакомцы, составят ее вклад в монастырь, что ж такого? В девичестве ее приданым было то, что на ней надето. В старости — то, что валяется во дворе.
И все потому, что Соланж так дорожит своей квартирой у Порт-д’Орлеан, пылесосом и выкрашенными эмалью стенами, потому что она раз и навсегда установила свою трехкомнатную жизнь с мужем — страховым агентом и ей не нужны ни мать, ни ребенок. К тому же при существующем росте цен супружеской чете не по средствам две квартиры — в Париже и во дворе Пале-Рояля, да еще бензин. Ведь у них машина.
Когда мадам Вальтер предложила Соланж с мужем жить у нее — тут просторнее, — та даже подскочила от возмущения!
Люди кажутся ей черными, и разговаривают они шепотом. Скоро совсем стемнеет — ноябрь.
Мадам Вальтер останавливается перед тоненькой золотой рамкой, прислоненной к треснувшему умывальнику. Она забыла про нее. Этот портрет молодой женщины с крутыми бедрами и лукавым взглядом — работа Ла Гандеры. Эрнест Вальтер решился на безумство и заказал «мэтру» портрет своей жены к первой годовщине свадьбы.
— Франсуа, глянь-ка. Эта цыпочка была что надо!
— С тех пор она, должно быть, поувяла!
— И высохла!
Мадам Вальтер неспеша отходит. Чей-то ребенок бренчит на эраровском пианино, купленном когда-то к причастию Соланж. Теперь Соланж не верит ни в бога, ни в музыку.
На крыльце пестреют последние листья. Мадам Вальтер возвращается в дом, где гулко отдаются ее шаги. Она смотрит на контуры пустот — призраки своей мебели. Подходит к осиротевшему без занавесок окну. Распродажа начинается. Оценщик Руйяр раскачивает публику. У мадам Вальтер сжимается сердце, когда она понимает, что предмет шуток Руйяра — черный мундир Эрнеста Вальтера. И когда видит, как из машины выходит Соланж, надменная, холодная, далекая. Отпрянув от окна, мадам Вальтер натыкается на ободранные стены. Ее взгляд скользит к двери и останавливается на крыльце. Опять сильно давит под ложечкой, она словно в ловушке — дверь, двор, окна, стены.
На крыльцо взбегает молодой человек. Учтиво и мягко он спрашивает, действительно ли перед ним мадам Вальтер.
Подходит заинтригованная Соланж. Она вместе с мужем. Она целует мать. Как всегда — на расстоянии. Так, что не чувствуешь прикосновения губ к щеке. Она слушает молодого человека. Это клерк из нотариальной конторы. Сегодня утром они получили сообщение о том, что в Сингапуре умерла Гертруда Турин. Мадам Вальтер, урожденная Турин, сестра Гертруды, — ее единственная наследница.
Соланж принимается расспрашивать. А что, тетка была богата? Очень богата? Переправить деньги будет нелегко. Гертруда Турин раскидала их по всему свету: Швейцария, Англия и текущий счет в Лионском банке.
Мадам Вальтер не двигается. Давит под ложечкой. Гертруда, детство…
Клерк бросает взгляд во двор, колеблется:
— Я поторопился прийти именно сейчас. На тот случай, если вы захотите остановить распродажу прежде, чем все разойдется. Вы… Вы теперь богатая женщина, мадам Вальтер, вам надо привыкнуть к этой мысли.
Начинает накрапывать дождь. На вытянутых руках оценщика — тот самый, единственный в своем роде, портрет. Тускло поблескивает золото. Мадам Вальтер быстро спускается, подбегает к Руйяру и робко тянет его за пиджак. Он оборачивается. Мадам Вальтер что-то говорит ему шепотом.
— Ну, разумеется, вы можете снять с продажи этот портрет. — И он продолжает — Дамы и господа, произошла ошибка. Владелица портрета хочет его сохранить. И я ее понимаю. Раз ты была такой красоткой, надо себя сберечь. А, мадам Вальтер?
Руйяр — высокий, толстый, краснощекий, замечает, что глаза старухи влажнеют. И вдруг он обхватывает ее своими лапищами, приподнимает, целует в морщинистые щеки и опускает на землю. Потом бросает толпе:
— Я должен был сделать это на пятьдесят лет раньше!
Вот тип! Он снова принимается за мебель.
— Мама, — говорит Соланж, — в конце концов ты можешь прекратить распродажу. И выкупить дом. Мы с Шарлем переедем к тебе. Скажи это аукционеру.
Старая дама выходит из своей неподвижности. Кажется, она решилась.
— Мсье!
— Мадам? — прерывает сам себя Руйяр.
— Нет, нет, мсье Руйяр, ничего, продолжайте, — четко произносит она, прижимая к себе портрет.
— Это глупо, — настаивает Соланж, — ты что, не хочешь?