Молодая женщина, казалось, кого-то искала.
Я сидел в кресле и, выпустив газету из рук, с восхищением глядел на этот силуэт, который благодаря последнему крику моды воплощал в себе вечность, и особенно на лицо — теперь я видел его более близко, — на треугольное кошачье лицо с огромными синими глазами цвета анютиных глазок; они казались еще больше из-за грима и накладных ресниц, перенятых у балерин и напоминающих глаза египетских богинь.
Стояла прекрасная погода. Лето сверкало всем своим блеском. Бар, как пронизанный светом аквариум, напоен был прохладой; здесь все говорило о дальних дорогах, сулило заманчивые приключения. Средиземное море, прочерченное белыми полосами мистраля, как на брейгелевском «Падении Икара», и переливающееся искристыми чешуйками, излучало густую синеву. По радио играли «Лето» Вивальди.
Путешественница по-прежнему кого-то искала. О, ей недолго придется искать! Она была явно из тех женщин, которым вовсе не нужно попадать в затруднительное положение, чтобы к ним устремлялись на помощь мужчины!
В какое-то мгновение наши взгляды встретились. Незнакомок редко видишь не в профиль. В фас она выглядела по-другому — менее ловко подгримированной, не такой «сделанной». Легкая асимметричность, из-за которой левая половина лица казалась чуть веселее, а правая — чуть романтичнее, вливала в чересчур совершенные черты профиля подлинную жизнь. Теперь, с этими маленькими недостатками, она была по-настоящему красива, едва уловимые неправильности придавали ей неповторимость, делали ее личностью, заставляя забыть ту маску счастливой козочки, какую можно увидеть во всех фешенебельных отелях мира.
Все произошло очень быстро. Я едва успел сказать себе: «Да ведь я ее знаю!», как путешественница улыбнулась — удивленно и робко, словно тоже не была уверена, что узнала меня. Еще одна злая шутка из тех, которые не прочь сыграть с нами телевидение? Мне уже рисовался случайный и нелепый роман в духе Альфонса Алле[18], когда мужчина и женщина, регулярно выступающие в силу своей профессии по телевидению, узнают друг друга, не будучи между собой знакомы, — но она вдруг решилась и с улыбкой направилась ко мне.
— Мсье Арман, если я не ошибаюсь?
Конечно, это был я, но я не люблю, даже очень не люблю, когда меня так называют; просто по имени — еще куда ни шло, но по имени в сочетании с «мсье»…
Я встал. Только что выглядевшая такой высокой, она оказалась ниже меня ростом. Она смотрела на меня вопросительным, почти скорбным взглядом. Ее беспокойство передалось и мне. Эта молодая женщина когда-то прошла через мою жизнь, но когда? И где? На лице у нее появилась капризная гримаска — с таким выражением женщины рассматривают себя в зеркало. Да, да, такая же вот гримаска! Да ведь это…
— Сандра!
— Да, Александра.
Как она похорошела! Немудрено, что я не сразу ее узнал! Куда девались веснушки, густо просыпанные на лицо маленькой Сандры, где ее длинные — по плечи — и в ту пору более темные, рыжие волосы?.. Сандра…
Она взяла меня под руку.
— У меня еще час до самолета на Лондон, мсье Арман. Я прилетела из Рима. Надо было встретиться с компаньоном моего мужа, но он, я вижу, не пришел. Что ж, тем хуже. Тем лучше!
Я повлек ее к окнам, в сторону моря, туда, где глубокие кресла были отделены от остальной части просторного зала необъяснимым запретом. Перед нами расстилался залив Ангелов. В роли ангелов здесь обычно выступают акулы, но я не стал говорить ей об этом. И никто вокруг не знал, что пятнадцать лет молчания укрывают нас от любопытных человеческих взглядов.
Итак, превратившись из женщины-ребенка в настоящую женщину, Сандра транзитом, всего на один час, вновь возвращалась в мою жизнь.
Не спешите тут же вообразить любовный роман. Впрочем, это и был самый что ни на есть любовный роман, и даже со счастливым концом, но я в нем был только свидетелем. Ларошфуко сказал: «Подлинная любовь подобна духам: все о ней говорят, но мало кто ее видел». Я был одним из этих немногих и могу сказать, что воспоминание об этой любви сыграло в моей жизни немаловажную роль.
18
Альфонс Алле (1855–1905) — французский писатель-юморист, автор сборников коротких рассказов и анекдотов, основанных на «логике абсурда».