Когда жизнь мне бывает горька, я думаю о песочных замках Эрика и Сандры. И тогда старушка Атлантика прежних времен улыбается мне, и я опять начинаю верить в ту истину, которую нужно, как бабочку, всякий раз накрывать ладонью, чтобы она не улетела от нас, и которая гласит: мечты существуют на свете для того, чтобы мы претворяли их в жизнь, нужно только немножко упрямства.
Солнце садилось в Средиземное море, чей глухой ропот долетал до бара сквозь стрекот самолетных моторов.
— Эрик работает архитектором в Лондоне, — сказала Сандра. — У нас есть заказы в Риме и здесь, на Берегу. Он строит в Португалии церковь. У нас двое детей. Сейчас они в Брайтоне. Наверно, играют на пляже.
— И строят песочные замки?
Она посмотрела мне прямо в глаза. Ее взгляд затуманился. Она была вся облита золотом заходящего солнца, моя маленькая богиня давно пролетевших летних каникул.
— Да, — сказала она.
По радио объявили:
— Внимание! Господ пассажиров, улетающих в Лондон, просят пройти с посадочными талонами к выходу на летное поле. Транзитные пассажиры, прибывшие из Рима…
Она встрепенулась. Каплями росы на анютиных глазках сверкнули слезы.
— Это мне, — сказала она с храброй улыбкой.
Я едва успел схватить на ближайшем прилавке охапку местных гвоздик, красных, розовых, белых, и бросил их Сандре в руки.
Наверно, она никогда не поймет, почему я же сказал ей при этом спасибо.
Июнь 1960
Ночь на островах Лерен
«Милый друг III» стоял на якоре в маленькой гавани Муан. Сухопутная публика, для которой все, что связано с морем, отмечено некой печатью аристократизма, склонна полагать, будто общество морских путешественников отличается изысканностью, однако это далеко не всегда соответствует действительности. Со стоянкой нам повезло, ибо найти летом место в крохотном порту аббатства чрезвычайно трудно, зато очень не повезло с соседями, настоящими морскими плебеями… Покачиваясь в гавани борт о борт с ними, уже невозможно было грезить, как, скажем, Дафна Дю Морье[20], о неземных существах, ведущих по морям сверкающие корабли! Вдобавок ко всему жара стояла невыносимая.
Вместе с мальчиками — пятнадцатилетним Оливье и семнадцатилетним Филиппом — мы отправились осматривать остров. Едва мы свернули с дороги на тропинку, как в нос нам ударили мощные испарения горячей лесной земли, заглушавшие все остальные запахи. Луны не было, но восход ее возвещало молочно-белое свечение над горизонтом, озарявшее нам путь. Вдалеке монастырский колокол отсчитывал отмеренное нам кем-то время.
На юге Сент-Онора соседствует с островом Сент-Маргерит, где, как напомнил мне мой сосед Ален Деко, томился некогда в заточении таинственный узник Железная Маска. С западного берега нашего острова видны прожекторы Канна, Пор-Канто, Круазет, освещенная башня Сюке и все огни той цивилизации, в которой звезды экрана заняли место принцев и князей начала века, унаследовав заодно и их космополитизм. Город-«кинозвезда» полыхает всего в двух тысячах метров, но отсюда, с земли черных монахов, он кажется удаленным на тысячу лет.
Стараясь не споткнуться о корни и острые камни, встречая на каждом шагу руины, где сквозь ладан христианства просачивается аромат предшествующих религий — анимистических верований, кельтских и финикийских богов, поклонения светоносной Изиде, — мы шли, ощущая свою нереальность и не нарушая покоя влюбленных пар, ничуть не более реальных, чем мы. Внезапно я заметил исходивший от земли зеленовато-голубой свет. Оказалось, что светятся рыбные останки, следы чьего-то пикника, — гниющие объедки, преображенные магией душной ночи в морских светлячков.
На южном берегу ночная феерия продолжалась. Все вокруг — деревья и руины — казалось каким-то темно-молочным. Острые камни, торчащие из воды, скалили на нас свои клыки подобно морским львам. Вдруг Филипп остановился.
Впереди, где-то возле самых стен, охраняющих от людских взоров таинственный город, который в темноте казался огромным, высилась, буквально вырастая из моря, желтая, точно окуренная серой, башня, всплывающая на фоне пепельно-темной синевы воды и воздуха.
Это были развалины крепости, некогда окружавшей аббатство. Мы стояли здесь на якоре в прошлый раз, двадцать седьмого августа, когда застряли из-за шквала. Уж это был шквал так шквал! Порвал грот, но не унес его, так как грот был хорошо закреплен, а превратил в тряпку… Я угадывал чисто сухопутный, почти суеверный страх Филиппа перед этой золотой башней лигурийского Иса[21], восставшей из вод, быть может, лишь на одну ночь.