Осторожно держа в руках торт «Рыжик», в комнату вошла Таня.
— Кто звонил? — спросила, увидев мужа с телефонной трубкой в руке.
— Собирай, малыш чемоданы, — переваривая в уме услышанное, ответил Сергей.
— Сегодня второе, а 18 января я должен быть в Москве в готовности номер один к отбытию в Ливию.
Жена, опустившись на диван, спросила:
— А мы, как же мы с Андреем?
— Пока не знаю, из Москвы сообщу. Да ты не переживай, я думаю, что недолго придется жить порознь, от силы месяц, пока тебе визу откроют.
Две недели ушло у Мартынова на то, чтобы сдать служебные дела Ростошинскому. Пока не прибудет сменщик, заниматься энергетикой части Орлов поручил ему.
Последний вечер дома… Сергей собирал и укладывал вещи в дорожную сумку. Таня хлопотала на кухне — готовила ужин. Андрей, еще толком не осознавая, что завтра отца уже не будет дома, уселся на пол возле сумки и смотрел, какие вещи тот берет с собой в дорогу.
Потом выбежал на кухню и вернулся, держа несколько мандаринов:
— Папа, возьми с собой в дорогу, в самолете будешь кушать, чтобы не укачивало. И еще вот Тобика давай я тебе сверху в сумку положу, будет охранником работать.
Маленькая пушистая игрушечная собачка, которой на семейном совете дали кличку Тобик, уютно разместилась в сумке Мартынова. Сергей погладил сына по светлой голове, поцеловал в сладко пахнущую щечку. На глаза невольно навернулись слезы…
Таня позвала из кухни:
— Мальчики, идите кушать.
Не услышав ответа, она вошла в комнату и увидела, что Андрей сидел на коленях Сергея и задумчиво смотрел отцу в глаза.
— Кушать? — спросил Сергей и, подняв сына над головой, усадил его на свою шею. — Кушать, так кушать.
Обнял жену, и они прошагали на кухню, откуда доносились манящие запахи жареной картошки, отбивных, салата «Оливье».
Быстро поужинав, Андрей убежал в комнату смотреть мультики.
Сергей взял Таню за руку и, притянув к себе, усадил на колени. Поцеловав ее в губы, стал нашептывать на ухо:
«Мне иного не надо поверь, хочу наслаждаться тобой, в зное взгляда ласкового вспыхнуть и растаять свечой, до дна испить чашу влаги ароматной, твоей нежной, словно летний пух рукой, преподнесенной.
Хочу видеть тебя каждый миг, каждый день, вечно, слышать слова, которые ты произносишь порой беспечно, хочу быть зависимым, хочу быть нужным, срочно. Хочу успеть надышаться тобою, мне иного не надо. Хочу, взявшись за руки, вступить в обновленное завтра. Ранние рассветы встречать без капризных туманов, хочу увидеть облака, игру звезд, шепот закатов, хочу, чтоб жизнь была тобой насыщенна и уютна. А когда придет пора уходить, навек расставаться, закричу я клятву тебе, посвящая молитву — слова: „Спасибо что одарила меня правом влюбляться, быть рядом с тобой всегда, мне иного было не надо…“
Ты хочешь быть со мной всегда и везде, в разлуке, в горе и в тесной плацкарте?
Давай попробуем, рискнем, попытка не пытка, с милым рай в шалаше, одна на двоих лямка…
Противопоставим Любовь зазнайке Судьбе, останемся одни, не в облаках, на Земле, станем единственными — мужчиной и женщиной, — нам иного не надо, будет нам это наградой».
— Папа, папа, ну когда мы на вокзал поедем? — вбежав на кухню, крикнул Андрей.
— Да, пора… уже пора, сынок. Только на вокзал ты не поедешь, уже поздно, спать пора ложиться. Я сам, я сам доберусь.
Одевшись, Мартыновы вышли из квартиры. Андрей нажал на кнопку вызова лифта, тот, скрипя тросами, лениво полез вверх.
— Сережа, а может, пошли пешком, а то еще застрянем между этажами, на поезд опоздаешь, — сказала Таня.
— Поехали, поехали на лифте, — настаивал сын.
Сергей усмехнулся, зная, какое удовольствие получает его ребенок от такой поездки:
— Конечно, на лифте, Андрей Сергеевич, поедем, на лифте и никак иначе.
Двери лифта распахнулись, и Андрей первый с радостным визгом вбежал на шатающуюся поверхность пола.
— Поехали… посадка на первом этаже, всем пристегнуть ремни, — поднеся руку с виртуальным микрофоном ко рту и имитируя своим голоском голос стюардессы, четко выговаривая слова, декламировал Андрей.
В этот момент в кабинете лифта замигала лампа освещения. Таня вопросительно посмотрела на Сергея:
— Я же говорила, пошли пешком…
— Мама, мама, ты ничего не понимаешь. Это же перегрузки, — зашикал на нее сын.
Лифт, несколько раз дернувшись на тросах, продолжил движения к месту посадки.
На первом этаже его двери нехотя открылись, словно не спешили выпускать пассажиров на свободу.