Гортов уже успел позабыть о женском заговоре, и теперь в нем опять шевельнулось грустное чувство, и он вздохнул.
Мимо стекали зеленые ручейки, соединяясь в пруду в низине. Били фонтаны, кружились низко над головой птицы — кажется, что скворцы. Большие, откормленные, они не летали, но медленно падали, словно пернатые камушки. В грязном пруду плыла уточка.
А меж тем Гортов все не находил еды, зато нашел магазин «Книги». Внутри среди голых кирпичных стен было душно и темно, как в большой остывающей печи. Среди полок бросалась в глаза кровавая надпись «Сион», обведенные в круг кресты и свастики. Гортов взял наугад несколько книг о черносотенном движении.
— Душенова нового завезли, «Не мир, но меч», — сказала Гортову продавщица с теплыми ангельскими глазами. — Хватают как пирожки!
— Что ж, хорошо, — заметил Гортов. Ему хотелось спросить, а где можно купить именно пирожков, но он не решился, а за спиной раздался голос.
— Ох, славно! А мне, Маша, экземплярчик оставили?
— Ну конечно, Вадим Валерьевич!
Гортов увидел сухощавого человека, еще моложавого, но целиком седого, в полицейской форме.
— Еще вот Кожинова привезли, собрание сочинений.
— Нет, Кожинова не люблю. Занудствует много. Надо правду-матку рубить. Нечего тут эти сопли... — полицейский задумался, словно не зная, что делать с соплями.
— А что же, Вадим Валерьевич, ходили на выборы?
— Смеешься, дочка? — и его глаза по-доброму усмехнулись. — Я на выборы один раз ходил, за Баркашова, в 94-м. А сейчас выборы — это что? Цирковой спектакль! Скоро вот дедом стану, родится внучок. Одна радость...
Гортов вышел и быстро направился в сторону дома. Вдруг скрутило живот, так резко и сильно, что взгляд заволокло. Он зашел на тропинку. Огляделся — вроде бы никого. Встал за вязом и принялся за ремень. Вдруг рядом хрустнула ветка. Из-за ствола показался мужчина в зеленой сетчатой кепке. Оглядевшись, он схватил Гортова за штаны и прошипел:
— Вы чего здесь? Идите!
И снова скрылся за вязом.
Гортов вернулся домой, догрыз оставшееся из принесенного утром Софьей. Странно, но что уж теперь, — завтра отыщется магазин. Помирая со скуки, но не в силах хоть как-то устроить досуг, Гортов слонялся по келье, потом взял с полки те же вчерашние листы и лег на кушетку. Он прочитал:
«Сосуд для освещения хлебов медный, чеканной работы, с тремя литыми подсвечниками побелен, весом 3 фунта.
Укропник медный.
Чайник для теплоты красной меди внутри луженый, весит 1 фунта.
Церковная печать медная с деревянной ручкой.
Венцов брачных три пары желтой меди, чеканной работы, на них изображены: Спаситель, Божья матерь, апостол Иоанн Богослов, св. равноапостольный царь Константин, св. царица Елена распятие Христово. Все эти изображения на финифти...»
Спалось жарко, мокро и тяжело, сон наваливался, как сом, и скатывался, оставляя колею влаги. От нервных переживаний крест сначала пылал и скакал на груди, как уголек, а потом остыл и надавил мертвой бетонной плиткой.
Предстояла встреча с Отцом Иларионом, а Гортов идти не хотел. И не хотел как-то остро, капризно, совсем по-детски. Позвонил Шеремет. Они ожидали.
Гортов понял, что трагически отупел. Как надо креститься? Левой или правой рукой? Одним или двумя пальцами? Или тремя? Перекрестился одним — вышла какая-то глупость. А что же с благословением? Целовать руку батюшке — это одно, но если батюшка — работодатель? Уместно ли целовать работодателю руку?
В таких невеселых метаниях кое-как собрался, доехал, не глядя по сторонам, но вглядываясь в свою тревогу.
На железных воротах сидели резные орлы с раскрытыми пастями. Толпилась медлительная пожилая охрана. На проходной была матушка за столом, глядящая в большой монитор Apple.
«Ждут, ждут, скорей проходите!», — с нетерпеньем из полутьмы позвали.
Гортов свернул в длинный, слепой кишкой коридор, кое-как подсвеченный. Толком не было видно, куда идешь. Но вот дверь. Только взялся за ручку осторожной рукой, а дверь уже распахнулась, и бросился батюшка, в простом сером платье — борода по лицу мягкими пенными клочьями. «Ага, попался!», — сказал он с улыбкой и сразу вбежал обратно, не дав Гортову шанса для поцелуя.
Шеремет сидел за овальным столом. Перед ним стояла полупустая тарелка с печеньями, и крошки были посыпаны по нему. С мягким женским лицом на изготовке стоял послушник с чайником.
«Чаю?» — спросил он.