— Древняя брачная клятва кошратов.
— Значит, мы теперь?
— Семья. И не обязательно говорить вслух.
— С ума сойти. "Семья". Запрещенное слово. И мы теперь слышим мысли друг друга.
— Это у людей оно запрещенное. А у нас — нет.
— У нас? Ага, теперь "у нас"... И знаешь, я понял, что весь день вел себя как идиот. И даже не сказал, какая ты красивая.
С этими словами мир вдруг переворачивается, я — сижу на кровати и вижу свое лицо с влажно поблескивающими глазами, совсем рядом, и прикасаюсь к своему телу, нежно глажу теплый мех.
— С ума сойти, — вслух повторяю я сказанные им слова, — дуата... И закрываю глаза. Я? Не-я? Уткнувшись лицом в его плечо, проваливаюсь в глубокий сон.
Проснулась, когда за маленьким окошком засинел поздний зимний рассвет. Обнаружила себя под теплым одеялом в объятиях Миха. Он уже не спал и тихонечко чесал меня за ушком. Ухо дергалось и его это, кажется, забавляло.
— Ты так неожиданно уснула...
— Или почти упала в обморок, от новостей, — я улыбаюсь, но серьезна.
— А что за новости-то? Что такое "дуата"?
— Мих, об этом — только мысленно. Мыслеречь внутри семьи не отслеживается никакими известными нам приборами и не перехватывается.
— Мыслеречь — она только внутри семьи?
— Да. Она возникает при слиянии, и то в случае биреты хотя бы...
— Ты не рассказала, что это такое.
— Все в общем-то просто. Первый уровень: сента, способность воспринимать наиболее сильные чувства другого. Радость, страх, боль... Этот уровень достигается всегда, если сразу после секса, пока двое еще физически не разъединились, произносится брачная клятва. В части семей сентой все и заканчивается. Второй уровень, бирета, позволяет слышать четко сформулированные мысли и мысленно говорить друг с другом. Связь мыслеречи действует мгновенно и на любом расстоянии, даже через межпланетный портал. Третий уровень, тельги — это уже не мысли, подуманные словами, а мыслеобразы, смыслы. Ты ведь понял смысл текста брачной клятвы, хоть и не знаешь языка планеты Тош. Бирета и тельги свойственны большинству семей кошей. Четвертый уровень, дуата — высший. Он редок, позволяет смотреть глазами другого, слышать его ушами и передавать-брать контроль над телом. У нас с тобою дуата, и это не укладывается в голове.
— Да... если люди узнают о таком, меня на запчасти разберут.
— Им не надо знать. Ты прав. И... нашим тоже не надо знать. По крайней мере пока.
— Да. Тогда молчим.
— И говорим мысленно между собой. Привыкаем к тому, что случилось. На многое придется посмотреть иначе. Но это потом, в конце концов мы теперь всегда слышим друг друга.
И, разрывая затянувшийся диалог в молчании, произношу вслух:
— А пока — отвези меня к парому.
Глава 3. Михаил
Мотоцикл летит по дороге, убегая от лучей рассвета туда, где в долине у озера еще хранятся остатки прошедшей ночи. Той ночи, что раскрасила мир новыми яркими красками. Кажется, я счастлив. Интересно, надолго ли?
— Ненадолго. Счастье никогда не бывает долгим, зато оно возвращается. И еще остается... не знаю какое слово подобрать на языке людей. "Уместность себя", как-то так.
Конечно, я и забыл, что у меня сейчас не осталось только своих мыслей. Рафа слышит и отвечает даже на те вопросы, которые я считал риторическими.
— Прости. Мне нужно учиться молчать. И еще оставлять тебя одного с самим собой. У нас все молодые семьи этому учат. А нам придется все осваивать самостоятельно. Но я научусь, обещаю. И тебе помогу. Все будет хорошо. Вот сейчас попробую не отвлекать тебя от дороги...
"Все будет хорошо." Как же хочется этому верить. Мурчащим пушистым клубком свернувшись где-то в глубине сознания, Рафа как будто задернула плотную бархатную штору между собой и мной, но присутствие все равно ощущается. И, разумеется, ее руки, сомкнувшиеся у меня на поясе и прижавшееся к спине тело. Но кажется, телесная близость все же дальше, чем теплый клубок в душе.
Мурчанье Рафы куда тише, чем треск мотоциклетного мотора, но слышится четко, как будто в полной тишине. Наверное, не ушами. Оно становится музыкой, под которую солнечные лучи играют на лужах, а ленты тумана над дорогой танцуют в такт.
Все когда-нибудь кончается, вот уже из-за поворота показалась пристань со спящим около нее паромом, и несколько катеров у маленького причала чуть в стороне. У проходной будочки наблюдается странное оживление, мелькают серые полицейские мундиры и какие-то люди в полувоенной форме. Рафа трогает меня за плечо:
— Останови здесь. Похоже, эта суета из-за меня. Если сунешься поближе, тебя тут же сцапают, так что дальше я лучше пойду одна. А ты поезжай в город, только не домой. Посиди в каком-нибудь кафе. Выясню обстановку, тогда решим, что делать.
Коша, спрыгнув на землю, мимолетно коснулась губами моей щеки и побежала в сторону пристани. Я провожаю ее взглядом, разворачиваю мотоцикл и через километр съезжаю с асфальта на узкий проселок, ведущий к городу кружным путем. Еду не торопясь, наблюдая, как проплывают мимо мокрые от дождя кусты, и вспоминаю Рафу, в который раз удивляясь разумности этой женщины. Ну да, "женщины", а как мне ее еще называть? Подумаешь, коша. Нет, она не просто "разумна", все решения в общем очевидны, я и сам мог сообразить. Мог, но не сообразил: нет привычки быстро принимать решения, а у нее эта привычка есть. Да, мне есть чему учиться.
— Вы Рафела?
— А Вы ожидали кого-то другого?
— Нет, как раз вас. У меня приказ срочно доставить вас домой.
— Это очень хорошо. Полагаю, вон тот зеленый катер?
Разговор звучит похоже на какую-нибудь радиопередачу, которую слушаешь в наушниках. Знакомо и не отвлекает. Думаю, к такому я быстро привыкну, Дома, у мамы в комнате тоже всегда радио работает.
— Да, Мих, я рада, что не мешаю тебе. Еще не научилась все время закрываться.
— Ага. Так и хочется сказать "Привет!" Будто по комму разговариваешь. Я так понимаю, от тебя сейчас не отстанут. Что собираешься рассказывать?
— Хороший вопрос. Точно пока не решила. Вот, слушай — про слияние никому знать точно нельзя. Это надо спрятать. Прятать лучше там, где никто не ищет. Надо рассказать что-то, привлекающее внимание. Например, про секс, и как он у тебя блокировал действие "огонька". Подать, как супер-новую информацию о людях, тем более, так и есть. Нашим интересно будет, а о слиянии они и не спросят, никто его не ожидает.
— Мне в случае чего рассказывать то же самое?
— А сам-то как думаешь? Ты людей всяко лучше меня знаешь.
— Думаю, если скажу, что я тебя воспринял как человеческую женщину, меня наизнанку вывернут. Психологи там всякие...
— Значит, говори "не воспринял как женщину". Я в каком-то файле о людях смотрела, что иногда для облегчения действия "огонька" используют резиновых кукол. Волн они не снимают, но делают не такими острыми.
— А ты не обидишься, если я скажу, что использовал тебя как резиновую куклу?
— Ага, связал и использовал. По вашим законам, если нет заявления от потерпевшей, то нет и "дела", а заявления не будет. Если скажешь так, тебе, как мне кажется, ничего не грозит. А про обиду ответ простой: я же чувствую, как ты ко мне относишься, какие обиды?
Улыбаюсь до ушей. Как же приятно понимание, которое не боится сплетни или невпопад сказанного слова!
Дорога попетляла по сырому кустарнику и через несколько километров вывела на городскую окраину. Отсюда старыми улочками бедных кварталов легко добраться к моему любимому кафе "Полуночный дятел". Любимому не столько за кухню, сколько за возможность выпить кофе в любое время, например, рано утром перед лекциями.