— Эта девочка умеет работать с рунами, а ты спрашиваешь про какой-то там порошок? — Греттель понимала, что их замысел держится почти что на одной удаче, но если все получится, если все пройдет так, как надо…
— Значит у нас ровно час на то, чтобы забрать деньги и успеть смотаться с острова?
— Ну, чуть больше или меньше. Унесем все, что найдем в доме ценного. Но помните, главная наша задача так это проникнуть в личный кабинет Зуба, я уверена, что почти все свое золото Эрдгар хранит именно там.
— Надейся, чтобы это было так. Иначе вслед за стенами, я сломаю и твою голову тоже. И дружку твоему, если тот все же решит объявиться, — Дроболь выглядел очень сурово, но девушка не могла не улыбаться, глядя на его большое, слегка туповатое лицо.
— Я и не сомневаюсь. Ну, а теперь к деталям.
До самого вечера они обсуждали свой план, вдаваясь в мельчайшие его подробности. Хоть Греттель и обещала больше не притрагиваться к здешнему пойлу, но к концу разговора, их стол оказался завален пустыми бокалами из-под дешевого эля.
Из-за стола девушка поднялась последней, затекшие ноги ее плохо слушались, а в бордель возвращаться совершенно не хотелось. К тому, же в последнее время Греттель там не были рады: клиенты постоянно жалуются на ее несговорчивость, маман постепенно снижает цену, а сама же шлюха готова придушить их всех своими собственными руками. Может быть удастся уговорить Варона взять ее к себе насовсем?
— Ва-рон, — прошептала она, прислонившись к ближайшей стене. — Не смотрите честны девицы в шхуновы глаза…
Честны девицы, чтоб их. Легко ли быть честной, когда собственная мать продает тебя богатому толстосуму?
С самого детства Греттель учили, что нет никого опаснее беловолосых демонов: они могут ограбить тебя, похитить или даже убить. Но кто бы мог подумать, что спустя столько лет, шхун окажется чуть ли не единственным, готовым принять ее, выслушать и спрятать на какое-то время ото всех бед, что свалились на голову напуганной девушки.
Варон. Она могла часами рассматривать его шрамы, но тот никогда не говорил, как и при каких обстоятельствах они достались ему. Шхун вообще не так много разговаривал, он в основном слушал. И все же, девушка чувствовала, что они были чем-то похожи. Правда вот кожа Греттель даже после стольких лет оставалась безупречно белой: никаких тебе ссадин, порезов, а синяки и вовсе проходят со временем, если, конечно, знать, куда бить.
Отпраздновав свой одиннадцатый день рождения, Греттель и подумать не могла о таком подарке. Она всегда обожала лошадей: ее комната была увешена неумелыми рисунками наряду с копиями полотен настоящих художников. Вот это Персик, а это Апельсинка, девочка любила называть лошадей именами всевозможных фруктов или ягод. Мать достаточно скептически относилась к этому ее увлечению, но тут она превзошла саму себя.
— Мне подарят пони? Настоящего пони? — Греттель была готова прыгать от счастья, в то время как женщина продолжала сохранять на лице свою привычную маску безразличия.
Правда ли она была так спокойна в тот день? Мать Греттель никогда не была эталоном родительской любви: не было всех этих сказок на ночь или совместных прогулок. Если они и разговаривали между собой, то только об успеваемости девочки или о погоде. Казалось бы, она совершенно не знает, как обращаться со своей же собственной дочерью.
Находясь же наедине, за стенами своего огромного двухэтажного дома, между этими двумя прокладывалось еще большее недопонимание, которое в скором времени, переросло в безразличие. Но то, что она совершила… Нет, то, чему она способствовала свершиться — этому нет никакого оправдания.
— Подарят, если будешь себя хорошо вести, — женщина попыталась убрать выбившийся с прически дочери золотистый локон, но сделала это настолько неумело, что слегка поцарапала ее своим длинным ногтем. — Если будешь слушаться и покажешь себя с наилучшей стороны. Тогда можешь выбрать любого пони, какого только пожелаешь.
— Ох, я буду просто идеальной девочкой! Дядя Эд всегда меня хвалит, стоит мне только правильно держать вилку за столом, так он уже рассыпается в комплиментах.
— Дядя Эд? При нем его лучше так не называй.
— Отчего же? Он сам меня попросил. Куда лучше, чем это занудное Эрдгар. Иногда он даже разрешает обращаться к себе Эдди, ну, не старый ли дурак?
— Я запрещаю тебе так о нем говорить, — на лице женщины промелькнула злость. — И будет лучше, если ты все же станешь называть Эрдгара, согласно его положению в обществе. Он, как никак, владелец здешних земель.
— Ради собственной лошади я могу называть его хоть Иерихат-халом! — звонко засмеялась та. — Когда выезжаем, мама? Мне не терпится вновь побывать на том большом ипподроме.
— Побываешь, но в этот раз без меня, — она слегка отвела глаза, неужели ей стало стыдно? — У меня вновь начались мигрени, и я плохо сплю, а с моей ужасной морской болезнью поездку на корабле я и вовсе не перенесу. Возможно, я подъеду туда, но немного позже. Ты же достаточно самостоятельна, чтобы добраться без меня? По приезду тебя обязательно встретят, а компанию в дороге тебе составит наша служанка Энни.
— Ты не поедешь, мама? — Греттель очень удивилась, раньше она никуда не отпускала ее одну.
— Я сказала, что, возможно, присоединюсь после. Ты уже достаточно взрослая, а любезного мистера Тифа мы обе хорошо знаем. К тому же, я думала, ты будешь не против провести остаток каникул на свежем воздухе. Если что-то не так я могу все отменить, я… — она попыталась встать, но Греттель с силой ухватила ее за рукав ее роскошного платья.
— Я поеду, мама. И буду примером для подражания. Пусть Энни приготовит мне мое голубое платье, мне кажется оно самое лучшее, в нем я даже на лошади смотрюсь, будто с картинки, — Греттель хихикнула. — Это будет мой самый лучший подарок на день рождения!
— Главное, веди себя хорошо, и…
Слушайся мистера Тифа. Слушайся, когда он попросит открыть тебя дверь в свою спальню. Слушай его, когда он будет заставлять тебя делать все те гнусные вещи. Не жалуйся, не кричи, будь всегда чистой, послушной, а если попытаешься сбежать, станет только хуже. Слушай его внимательно и исполняй все его прихоти. Его и его друзей. Слушай, как кричит старушка Энни, пока они убивают ее, и режут того пони, что ты выбрала себе на день рождения. А ведь тебя предупреждали — не пытайся бежать.
Множество людей видели маленькую избитую девочку в том доме, и все они знали, что там в действительности происходит, так почему же это никто не прекратил?
Однажды Греттель заснула прямо в саду, почти голая, побитая, у нее не было сил, чтобы добраться хотя бы до собственной кровати. Там он ее и нашел. Она видела, как шхун смотрел на нее своими красными глазами. Ей было страшно, но сил сопротивляться у нее совсем не оставалось. Тогда юноша поднял ее на руки, предварительно накрыв своей чистой рубашкой, и отнес прямиком в спальню.
Там он сразу же дал Греттель какое-то лекарство. Шхун все делал молча, ведь по-другому и нельзя было, он же прокляторожденный. А она все никак не переставала плакать. Его красные глаза смотрели просто: без жалости и без какой-либо злости, это было полное безразличие. Но то, что этот юноша сделал, нельзя было назвать таковым. Вряд ли он исполнял приказ Эрдгара, но тогда зачем он здесь? И почему его тело все в шрамах? Когда он снял свою рубашку, этого нельзя было не заметить. И именно в тот день возможные страдания другого человека, пусть даже и шхуна, на время заглушили ее собственные.
После того случая, она больше не видела своего безмолвного спасителя. Да и Эрдгар через некоторое время также исчез. Мать же приехала немногим позже, как и обещала. Она ничего не сказала, просто собрала вещи в дорогу, заплела волосы и помогла своей дочери одеться. На следующий день они сели на корабль, что отплывал с острова.
Мать Греттель не спрашивала ни о том, как прошли эти две недели, не интересовалась где Энни, или же откуда взялись столь ужасные синяки. Да и Греттель сама не желала ни о чем таком говорить. Девочка тогда уже понимала, что мать скорее всего была в курсе, куда и зачем отдает свою дочь. Только вот, истинная цена этого поступка всплыла только через несколько лет.