— Да, но только не такое разочарование. Я не смогу, никогда не смогу примириться с таким оскорблением! Я не могу говорить об этом страдании, я хочу уйти от него, забыть его и поэтому уезжаю.
— Я понимаю, — сказал сэр Джорж. — Но когда ты вернешься — что тогда? — внезапно добавил он.
— О, я думаю, полная свобода. Мы разойдемся без шума, без скандала, надеюсь, не оскорбив при этом семью Джона. Он может им сказать, что хочет. Через год мы оба не будем думать друг о друге с такой горечью и сможем спокойно все обсудить.
— Ты, кажется, обо всем подумала заранее, — сухо заметил сэр Джорж.
Он увидел, как дрогнуло лицо Каро, и она показалась ему беспомощным ребенком с большими напуганными глазами и дрожащими губами. В следующее мгновение он понял, что ее спокойные рассуждения о будущем, ее философские замечания — все было лишь словами, лишь ненадежной защитой, при помощи которой она старалась сохранить спокойствие, восстановить утраченное душевное равновесие, чтобы наладить свою будущую жизнь. Под маской этого притворного мужества и спокойной независимости скрывалось горькое разочарование разбитой мечты ее жизни.
Он взял ее руки в свои и нежно сказал:
— Слушай, моя дорогая, маленькая Каро. Пойди и переоденься. Мы пойдем обедать. Я поговорю с Джоном вместо тебя и улажу все.
Он помолчал и затем добавил:
— Лучше кончить все сразу, лучше страдать, чем согласиться на компромисс.
Он нежно погладил ее руку.
— Я приеду за тобой через полчаса.
Каро только кивнула головой в ответ.
— Через полчаса в таком случае, — повторил он и вышел из комнаты.
Золотистые сумерки летнего дня наполняли комнату. Через открытые окна вливался беспрерывный шум города. Находившиеся напротив деревья с нежно-зеленой листвой темной массой выделялись на оранжевом, прозрачном фоне неба, где серебристые звезды загорались первыми бледными искрами.
Бесконечная печаль, еще усугубленная благоухающей прелестью летнего вечера, наполняла душу Каро при мысли о горе, постигшем ее. Слабый свет угасавшего дня походил на ее печальные мысли об ушедшем счастье и утраченных надеждах.
Невольно она вспомнила о том, что все окружающее осталось таким же, что ничто не изменилось вокруг, в то время, как она сама испытывала такую тоску и разочарование. Знакомая комната, в которой она находилась, приобрела для нее какую-то прелесть теперь, когда она должна была покинуть родной дом. С какой любовью она и Джон устраивали свое жилище перед свадьбой. Для этой комнаты она выбирала мебель сама и обставила ее и свою спальню по собственному вкусу, так как Джон предоставил ей полную свободу в выборе. Дом и весь инвентарь некогда принадлежали семье Джона, но обстановку этих комнат Джон с любовью подарил Каро. В этот час ее комната напоминала ей безвозвратно ушедшее счастье, словно видения прошлого смотрели на Каро из всех углов.
Как много значила сила привычки! Кушетка, на которой она отдыхала, когда Джон так часто подходил к ней и целовал ее; большой камин, перед огнем которого они сидели вдвоем; портрет Джона над камином, перед которым Джон останавливался иногда, распевая забавную, глупую песенку:
Вспомнив эти слова, она снова увидела красивое, смеющееся лицо Джона, поющего слова из модной оперетты. Это было в первый год после их женитьбы.
Самая большая трагедия любви заключается в том, что любовь проходит и остаются лишь одни воспоминания о пережитом счастье и магической силе прошедшей страсти. Каро старалась спокойно думать о Джоне, каким он был теперь, но воспоминания о прошлом возбудили в ней такую горечь, что она была близка к слезам.
Она стояла в надвигающейся мягкой темноте, освещенная слабым отблеском уличных фонарей, захлестнутая волной печальных воспоминаний.
ГЛАВА III
Наверху в большой, прохладной спальне горничная Каро складывала ее вещи. На кровати лежала целая гора платьев, завернутых в белую пену папиросной бумаги. Весь пол был уставлен коробками, картонками и чемоданами различных размеров.
Нагнувшись над коробкой, в которую она укладывала туфли, Сариа наблюдала исподтишка за своей госпожой. Сариа всегда была безупречно одета, безупречно вежлива и спокойна. Ее шелковистые волосы отливали медью. Она была очень привязана к Каро и прекрасно знала цену ее мужу.
Бросив пытливый взгляд на Каро, она поднялась с пола, подвинула стул к зеркалу и предложила ей сесть. Когда Сариа начала расчесывать темные, блестящие волны ее волос, Каро нагнулась к зеркалу, разглядывая свое отражение. При мягком свете горящих свечей почти не было видно следов слез на ее лице.
Рассеянно Каро неожиданно произнесла:
— Как приятен свет от свечей.
— Да, конечно, но свечи устарели, — согласилась Сариа. — Если их все же употребляют, несмотря на прогресс, на изобретение электричества, это только доказывает, что многим приятен их свет и что многие хотят отдохнуть от всего нового и вернуться к старому, хотя это иногда невозможно.
Она внезапно остановилась, словно боясь сделать какой-нибудь вывод из своих слов, и быстро добавила:
— Заколоть волосы бриллиантовыми шпильками?
— Нет! — почти резко ответила Каро.
Она не хотела носить те украшения, которые ей подарил Джон.
Когда Сариа помогала ей надеть платье, Каро незаметно сняла все свои кольца и быстро спрятала их в ящик…
Обед в Савой-отеле прошел очень удачно. Ни Каро, ни ее отец не вспоминали больше о Джоне. Они говорили о знакомых, живущих в различных городах, в которых Каро должна была останавливаться во время своего путешествия.
Протанцевав до одиннадцати часов, они покинули отель и решили отправиться в гости к Рите.
— Я рад, что она свободна и может сопровождать тебя, — сказал сэр Джорж, — но я бы не мог путешествовать с ней. Ее голос! Я думаю, что многим ее голос нравится, но я предпочел бы, чтобы он был более ясным и звонким. Иногда мне кажется, что только благодаря ее голосу Тэмпест стал исследователем таких дальних стран.
— Он стал им еще до того, как узнал Риту, — ответила Каро.
— Насколько я знаю, он продолжает путешествовать, — сказал сэр Джорж.
Их провели в гостиную, которая была вся уставлена сиренью и цветами миндаля. Миссис Тэмпест пела у рояля.
Несмотря на то, что ее голос многим не нравился, она пела очень хорошо. Она с восторгом встретила сэра Джоржа и Каро.
Они попросили ее, чтобы она окончила свою песнь, и Рита исполнила их просьбу. Затем она встала и подошла к камину, украшенному цветами.
Рита была маленького роста, стройная и темноволосая. У нее были красивые глаза и умное лицо, которое так прекрасно поддается фотографии и в жизни кажется более красивым, чем многие хорошенькие лица. У нее был мальчишеский вид, придававший ей больше очарования, и она носила великолепные украшения.
Рита была дочерью канадского миллионера, и ее замужество с бедным исследователем вызвало много толков, особенно то обстоятельство, что Барри Тэмпест продолжал путешествовать и после женитьбы. Когда ее жалели по поводу долгого отсутствия мужа, Рита выслушивала дружеские соболезнования и в душе смеялась над ними. Она вышла замуж после тридцати лет, потому что заранее нарисовала себе идеал мужа, которого она хотела бы иметь. В таком муже она могла быть уверенной и сумела бы хранить ему неизменную верность.
В Барри Тэмпесте она нашла свой идеал. Это был человек необычайной доброты и кротости, не замечавший ее слабостей, не мешавший ее затеям и совершенно не заинтересованный в ее богатстве. Он был необыкновенно честен по натуре, совершенно чужд мелочности и тщеславия и считал Риту непогрешимой. Во всем он видел прекрасное и возвышенное. У него была необыкновенно красивая наружность, и он считался одним из лучших ученых по естествоведению. Его любили все: женщины, дети и даже животные. Сын их учился в университете. Они оба обожали его. От матери сын унаследовал ум, от отца — наружность.