2 ноября 1941 года.
Особый район.
Степан Гришин вышел из модуля командира дивизии. Был легкий морозец, безветренно и солнце уже клонилось к закату. Вдохнув морозный воздух полной грудью, Степан даже захмелел. Или это от табачного дыма, который висел ватным одеялом под потолком модуля комдива? Его вызвали в штаб по двум причинам. Их роты в Сергеево сменила пехота бывшей 16-ой, а ныне 20-ой армии. Рота Гришина прибыла в расположение полка для пополнения и отдыха. И тут пришел приказ о присвоении Гришину внеочередного воинского звания "капитан" и награждения орденом Красной Звезды. Обычно и присвоение, и награждение осуществлялось в батальоне, максимум - в штабе полка. Но полковник Красноштанов - бывший комдив 244-ой стрелковой дивизии, ставший командиром формируемой дивизии НКВД, решил заодно с награждением и присвоением звания познакомиться с отличившимся командиром роты. После награждения комдив расспросил Гришина о его жизни с 22 июня. В ходе разговора выяснилось, что сам комдив тоже пограничник. В душе Гришин этому обрадовался. Не то, чтобы он недолюбливал начальников-армейцев, но свой - есть свой! Пограничники всегда дорожили своей общностью независимо от званий и должностей! Но вот это все закончилось, и Гришин с легким сердцем направился в расположение роты, когда краем глаза заметил на дороге, идущей к порталу женскую фигуру. Заметил наверно потому, что на женщине было пальто светло-бежевого цвета, крайне непривычного на фоне расцветок военной формы. Это так определило его сознание. Но с этим не согласилось сердце. Оно внезапно замерло, а потом застучало, резво погнав кровь по венам. Степан, уже отвернувшийся, внимательно вгляделся в то, что вызвало такую реакцию. Женщина была еще далеко, напрямую метров триста, не меньше. А по дороге, по которой она шла - еще дальше. Лица ее было не разглядеть, но сердце почему-то настойчиво твердило, что он ее знает! Сознание отказывалось верить, приводя множество аргументов в пользу того, что этого не могло быть! Но сердце настойчиво стучало, и стук этот доходил уже до головы - Это Вера! Его Вера! - Не может быть!- прошептал Степан, старательно щурясь и всматриваясь в фигурку далекой женщины. А ноги уже свернули с дорожки, шедшей в сторону расположения роты, и несли его по дороге навстречу той, к которой был прикован его взор. Он с трудом удерживал себя, чтобы не побежать. И все же, когда расстояние между ними сократилось на столько, что он уже мог разглядеть лицо - сознание сдалось. Она была одета в незнакомое и, наверное, модное, короткое пальто, красивую шапку, сапоги и юбку чуть ниже колен. Но это была Вера! Вера! Его Вера! Он побежал. Она наоборот остановилась. На ее лице было написано удивление и немного испуг. Однако удивление стало сменяться узнаванием, потом неверием в то, что это возможно и, наконец, радостью. Но бежать она не могла - обессилено стояла, уронив сумку на снег, смотрела на бегущего к ней Степана и по лицу ее текли слезы. - Мда... Любовь - страшная сила! Ты заметил подполковник, что этот...наверно лейтенант, чуть не снес тебя, даже не заметив? - Воистину страшная...Так я увернулся! Обратил внимание как умело? Раз! И убрал корпус! - О! Настоящий тореадор! Походу сегодня я подниму тост за лучшего знакомого тореадора. - Да! Наверняка дойдем и до тореадоров! Только вот лейтенанта жалко! Да и Веру тоже. Им эти тосты - до одного места. Именно до того, о котором они и будут думать. Так что умерь свои желания. - Прежде чем перейти к желаниям, в том числе и моим, нам необходимо заняться организационными вопросами. Вопрос первый! Нужно организовать лейтенанту увольнительную - или как оно тут называется? Факт - минимум на сутки. Второе. Я думаю, не будет возражений, что мероприятие будет организовано на моей территории? - Почему? У меня, если ты заметил, дом побольше твоего. - Заметил, но в данном случае этот аргумент не является решающим. Потому, как и у меня четыре спальни и два санузла. Кровати не скрипят. Так что неудобств не предвидится. Хотя...если привлекать Гладкого и Дегтярева - а им сообщить придется... Мы все принимали участие в судьбе Веры и принцип ответственности за тех, кого мы приручили, распространяется и на них тоже. К тому же, не факт, что наших погон хватит на организацию побывки лейтенанта. Но есть еще один решающий аргумент, который бьет все возражения сразу. - Это какой же? - С вершины своих прожитых лет... -Гы-гы-гы! - ...я точно знаю, что мужчина, подчеркиваю - молодой мужчина, созревает как отец к рождению второго ребенка. У лейтенанта и Веры как раз двое! - Они двойняшки! - Зато война! Он может в душе их всех несколько раз уже похоронил, когда видел убитых детей и представлял своих на их месте. В общем, я уверен, встреча с детьми пройдет не менее эмоционально, чем эта. - Ладно, уговорил! Гладкого и Дегтярева возьму себе. - Окей! Я, кстати, заметил, откуда выходил лейтенант. Это модуль комдива НКВД. А из этого следует два вывода! Первый. Я пообщаюсь с комдивом по поводу мужа Веры. Как пограничник с пограничником, я думаю, мы найдем общий язык. - Еврей ты! То ты офицер Правительственной Связи, то пограничник! - Ну, ты же знаешь, у меня богатая на события биография! Там еще и спецназ КГБ СССР в послужном списке отметился. И участие в событиях августа 1991 года. Причем - на правильной стороне! - Это бригада твоя была на правильной стороне! - А я как один из лучших офицеров бригады принимал участие исключительно сознательно. И уволился сразу, не ожидая пока бригада сменит сторону. Ладно, это все лирика. Второе - если не получится с Красноштановым - придется задействовать главный калибр Гладкого и Дегтярева. - Ладно! Давай дуй к комдиву. Вон Вера уже пришла в себя - ведет мужа сюда. Я ими пока тут займусь. Иди.- И один из двух стоявших у джипов мужчин в цифровом камуфляже двинулся в сторону штаба дивизии НКВД, а второй остался ожидать подходивших к нему двух счастливых людей.