VII.
Мы не будем долее останавливаться на нравственном чувстве, хотя следовало бы разъяснить еще, в чем состоит и как проявляется его повелительная требовательность. Но мы уже знаем, но отношению к инстинкту мировой жизни вообще, что требовательность его состоит в тоске индивидуального существования. Стремление избавиться от этой тоски заставляет человека преследовать чужие цели, делая их своими, чтобы таким образом фиктивно расширять пределы своей личности, присваивать чужое и поглощать его или быть поглощенным им. В наиболее общей форме своей (т. е. помимо проявления в конкретной форме, в виде любви, честолюбия и т. п.) тоска эта тождественна с тою скукою, которую непременно нужно убить работою, научными исследованиями, совершением подвигов самопожертвования, чтением романов, танцами или игрою в карты. От характера каждой отдельной личности и качества преобладающих в ней инстинктов будет зависеть способ убиения скуки, но затем с эвдемонологической точки зрения вполне безразлично, будет ли скука убиваема научною работою, или чтением романов. Разница между этими двумя способами препровождения времени, с точки зрения полезности их, существует только для общества и вида, но никак не для отдельной личности. Для последней же все подобные занятия могут различаться и заслуживать предпочтения только по степени прочности и интенсивности производимых ими в каждом человеке иллюзий. Одна и та же личность может находить удовлетворение то в разгуле и бурном молодечестве, то в совершении подвигов патриотизма пли аскетизма, как Алкивиад, Игнатий Лойола или тургеневский „Отчаянный“. Развлечения в роде игры в карты или танцев, по самому характеру своему, могут однако служить лишь для немногих людей на долгое время средством убиения скуки. Свойством этим, вообще говоря, могут обладать только способы препровождения времени, связанные с каким либо прочным инстинктом или же представляющие собою подобие Сизифова труда. Таковы, — если отбросить работу для поддержания жизни, — занятия ученого, которым никогда нет конца, или журналиста, обязанного изо дня в день поддерживать передовыми статьями европейское равновесие, или депутата, представляющего „всю Францию“, или агитатора, увлеченного интересами целого класса населения страны, или художника, композитора, писателя, врача и т. п. Способам препровождения времени, находящимся в распоряжении этих лиц, мы и завидуем совершенно основательно, потому что лица эти, если только они искренно увлечены своим делом, без сомнения, менее нас чувствуют страдания жизни, скуку и тоску личной обособленности. Александр Македонский, конечно, основательнее и полнее убивал свою скуку, чем какой нибудь щедринский Глумов. Людовик XIV, искренно веривший, что „государство — это он“, и искренно считавший себя каким-то „roi-soleil“, разумеется, гораздо реже размышлял о суетности жизни, чем его наследник, которого любовница дерзала со смехом называть „la France“. Оратор, увлекающийся сам и увлекающий толпу слушателей до того, что у всех как будто одно сердце и одна мысль, без сомнения, также мало ощущает тоскливое сознание самого себя, как не чувствовали его в пароксизме любви Ромео и Джульетта. Но хотя ученый, оратор и Александр Македонский кажутся нам большими счастливцами, мы не можем не видеть, что воображаемое счастие их состоит только в прочности и интенсивности ощущаемых ими иллюзий. Благодаря особенностям своей организации, они способны как бы выходить из рамок своей личности и фиктивно расширять последнюю до пределов обнимаемых ими интересов; но, куря опиум или напиваясь вином, может предаться подобным иллюзиям и всякий другой смертный.
Не смотря на очевидную иллюзорность стремления „обнять абсолютное“, требовательность инстинкта мировой жизни так велика, что без подобных иллюзий почти невозможно жить. Конечно, по существу дела, страдающий сплином лорд будет совершенно прав, когда объявит, что ему нет никакого дела ни до науки, ни до европейского равновесия, ни до благосостояния соединенного Великобританского королевства, что все это до него лично не касается и потому ничем подобным он себя утруждать не намерен:
Но наш лорд ошибается, упуская из виду то, что жизнь в корен-вой основе своей есть преследование чужих целей и „искание не своего дела“ (ein Nicht-seine-Sache-suchen), так что для человека, если он хочет жить, обязательно выбрать какое нибудь из числа „одинаково не касающихся его дел“ и сделать его „как будто своим“, причем наука и европейское равновесие, вообще говоря, более спорта и игры в карты способны производить иллюзию, будто они касаются человека. Поэтому правы будут, с другой стороны. и родственники хандрящего лорда, когда настойчиво будут уговаривать его заняться „чужим“ делом, стать членом парламента, министром или вице-королем Индии. „Милый Джон“, скажет лорду молодая свояченица: „европейское равновесие, конечно, вас не касается, но вам необходимо сделаться посланником, потому что иначе вы пропадете со скуки. Поверьте мне, дипломатия гораздо интереснее спорта, и вы легко увлечетесь ею, как увлекался ваш дядя, который был великим государственным человеком“. И если лорд Джон затем сделается посланником, то дальнейшая его судьба будет зависеть от способности его увлечься дипломатическими победами, причем в счастливом случае он не только может приобрести почести и славу, но и перестать чувствовать скуку. С эвдемонологической точки зрения и по отношению к инстинкту мировой жизни, человечество делится на Фаустов, Дон-Кихотов и Санчо-Пансо. Последние счастливее всех, потому что довольствуются животною жизнью, тогда как Дон-Кихоты уже мучатся мировыми влечениями. Но Дон-Кихоты в свою очередь счастливее Фаустов, потому что способны заглушать свои влечения иллюзиями, тогда как Фаусты чувствуют те же влечения, что́ и Дон-Кихоты, но, порвав со всеми иллюзиями, успокоения ни в чем найти не могут.
9
Благодарите каждое утро Бога за то, что на вас не лежит забота о Римской империи! Я с своей стороны считаю немалым барышем уже то, что я не канцлер и не император.