Третья корпусная традиция — военизированность — сложилась гораздо позже двух первых.
При Елизавете Петровне Пажеский корпус был гражданским учебным заведением, специальных военных знаний его воспитанники не получали. Военизации корпуса не произошло и потом, до самого конца XVIII века. Гражданское образование получил, например, знаменитый писатель Александр Радищев, окончивший корпус уже в царствование Екатерины II. И даже Павел I, понимавший значимость военного образования для России, не решился изменить устоявшуюся систему обучения пажей.
Решился же на это лишь император Александр I — в преддверии антинаполеоновских войн. В 1802 году было принято новое положение о корпусе, которое определяло, что «корпус сей есть совокупно такое воинское установление, где благородное юношество чрез воспитание приуготовляется к воинской службе строгим повиновением, совершенною подчиненностию и не принужденным, но добровольным выполнением должностей своих». Пажеский корпус стал не просто учебным, но военно-учебным заведением.
В 1802 году в учебные планы корпуса были введены специальные военные дисциплины: фортификация, артиллерия, картография («практика снимания местности»), тактика и т. п. С 1811 года — года выпуска из корпуса Павла Пестеля — для выпускников был введен обязательный экзамен по практической «фрунтовой службе».
По приказу императора Александра был военизирован и быт воспитанников. Все они были четко разделены на две неравные группы — пажей и камер-пажей. Пажом становился каждый принятый в корпус, в камер-пажи производились, как правило, воспитанники выпускного, 4-го класса. Однако возраст сам по себе не был определяющим при производстве: согласно положению 1802 года, камер-пажи должны были всегда помнить, что «возвышены они в настоящий ранг по особливой милости монарха, единственно за отличие в учении и поведении».
Практически все выпускники корпуса до конца своих дней помнили торжественный момент производства в камер-пажи: «для юноши, только что вступающего в свет, что может быть лестнее, как не тот первый шаг на поприще жизни, который, перенося его в мир дотоле недоступный, разом приближает к особам царской фамилии? А с тем вместе, сколько льгот предоставляется при производстве из пажей! Дают шпагу, дают шпоры, дают золотые шевроны на фалды мундира, дают право показываться везде в городе без провожатого, как самостоятельной личности!»
Пажи и камер-пажи разделялись на четыре «отделения» (три пажеских и одно камер-пажеское); собранные вместе, они составляли подобие роты в действующей военной части. Каждое отделение имело общую спальню и общую столовую. «Отделением» командовал специально обученный обер-офицер — гувернер, который, согласно положению 1802 года, должен был «воспитывать и образовывать» пажей, а также «приучать и руководствовать к будущему определению по воинской службе». Над всей пажеской ротой начальствовал гофмейстер — штаб-офицер, контролировавший также и придворную службу воспитанников.
На занятиях же пажей делили по-другому: по классам. В корпусе существовало четыре класса, по два года каждый, и полный курс обучения составлял в среднем 8 лет. При этом каждый предмет преподавался «по два раза». Если воспитанник не мог усвоить курс и за два раза, срок его пребывания в корпусе мог быть удлинен, если усваивал за один раз — сокращен.
Ответственность за учебу пажей и камер-пажей, за их успехи и прилежание лежала на инспекторе классов; эту должность в 1802–1827 годах исполнял полковник Карл Осипович Оде-де-Сион. Еще в 1791 году Оде-де-Сион перешел из прусской службы в русскую и успел до своего появления в корпусе побыть частным учителем в семье знаменитого полководца Александра Суворова. По свидетельству современников, Оде-де-Сион был человеком добрым и веселым и, в отличие от многих своих коллег-воспитателей, пользовался среди пажей любовью и уважением. Инспектору классов подчинялись также учителя и библиотека корпуса.
Офицеры-гувернеры, гофмейстер и инспектор классов были подчинены директору корпуса, человеку, непосредственно отвечающему за обучение и воспитание пажей. Директором в годы учебы в корпусе братьев Пестелей был генерал-майор Иван Гогель. Директор же, в свою очередь, подчинялся «главноначальствующему» — в 1810-х годах Федору Клингеру, отвечавшему не только за Пажеский, но и за два кадетских корпуса.
Фридрих Максимилиан (а в России — Федор Иванович) Клингер (1752–1831) был известным немецким писателем, другом Гёте. Сын солдата и прачки, еще в молодости он стал знаменит; его драма «Sturm und Drang» («Буря и натиск») дала название целому периоду в истории немецкой литературы. Он много путешествовал по свету и в 1780 году прибыл в Россию в свите немецкой принцессы Софьи Доротеи Вюртембергской, внучки прусского короля Фридриха II. Выйдя замуж за наследника российского престола цесаревича Павла Петровича, Софья Доротея стала великой княгиней Марией Федоровной — и Клингер, ее доверенное лицо, навсегда остался вместе с ней в России. Когда-то, в годы юности, начинающий писатель мечтал о социальной справедливости и всеобщем человеческом братстве. В России эти мечты были оставлены, он остепенился, стал личным чтецом наследника Павла и его жены. Затем Клингер перешел в военную службу — и на него, в знак особой доверенности, была возложена обязанность воспитывать пажей и кадетов, будущих российских офицеров. Учившийся в одном из кадетских корпусов декабрист Андрей Розен вспоминал: Клингер был «угрюмый в общении, скупой на слова, медленный в походке, почему прозвали его белым медведем». Клингера воспитанники не любили и боялись. В начале XIX века между «главноначальствующим» и императором стоял министр просвещения князь Голицын, в прошлом тоже выпускник Пажеского корпуса.
Строгая военизированность и иерархичность управления корпусом казались весьма уместными в эпоху Александра I. Выпускники этого учебного заведения считались главным гвардейским резервом страны: оканчивая корпус, они становились гвардейскими офицерами. И этим они отличались от, например, выпускников кадетских корпусов, выпускавшихся, как правило, в армию и не всегда офицерами.
Пажеский корпус с середины XVIII века находился под сильным влиянием масонов. Масоны унаследовали это влияние у рыцарей Мальтийского ордена — того самого, Великим магистром которого был сам император Павел I. В 1810 году корпус переехал в Воронцовский дворец в Петербурге — здание, в котором при Павле располагался капитул ордена. И хотя к моменту переезда пажей во дворец капитула там уже не было, мальтийские рыцари стали с этих пор считаться основателями и покровителями корпуса, а сами пажи — «чистым продуктом рыцарства». Масоны же, вслед за мальтийскими рыцарями, имели неплохую возможность воздействовать на умы и души воспитанников.
Под покровительством масонов находились построенные архитектором Кваренги на деньги мальтийских рыцарей два корпусных храма — православный и католический; оба содержались на масонские пожертвования. В католическом храме Святого Иоанна Иерусалимского, в просторечии Мальтийской капелле, хранились рыцарские реликвии, в том числе «ризы, принадлежащие Мальтийскому ордену». Плафон этого храма был украшен «белым мальтийским крестом на красном фоне». Небольшой эмалированный мальтийский крестик, белый на красном фоне, вручался каждому выпускнику корпуса — как символ их принадлежности к одной касте. Такой же крестик «у левого плеча на черном банте» носила и покровительствовавшая корпусу императрица Мария Федоровна, вдова императора Павла I.
Естественно, что традиции корпуса сильно влияли на формирование сознания пажей и камер-пажей.
Очень многие выпускники Пажеского корпуса конца XVIII — начала XIX века добились высоких государственных постов. Из стен корпуса вышли известные военные и гражданские деятели России: петербургский генерал-губернатор, 13 июля 1826 года руководивший процедурой казни декабристов, Павел Голенищев-Кутузов (выпуск 1794 года), фельдмаршал Иван Паскевич (выпуск 1800 года), известный разведчик, следователь по делу декабристов, а впоследствии военный министр Александр Чернышев (выпуск 1802 года) и многие другие.