Огромное количество страниц в разнообразных следственных показаниях, мемуарах и исследованиях посвящено описанию причин возникновения движения декабристов. Неоднократно подчеркивалось, что главной причиной было «бедственное положение» России. «Вспышка 14 декабря 1825 года имела зерном мысли чистые, намерения добрые. Какой честный человек и истинно просвещенный патриот может равнодушно смотреть на нравственное унижение России, на господство в ней дикой татарщины!» — восклицал журналист Николай Греч. Молодые офицеры, прошедшие заграничные походы, имели прекрасную возможность сравнить жизнь в России, стране, победившей Наполеона, и жизнь, например, в побежденной Франции. «Нравственное унижение России» для офицеров-фронтовиков было намного более чувствительно, чем для того же журналиста Греча, который в военных действиях не участвовал.
Основатель Союза спасения Сергей Муравьев-Апостол определял причины возникновения заговора следующим образом: «Трехлетняя война, освободившая Европу от ига Наполеонова, последствия оной, введение представительного правления в некоторые государства, сочинения политические, беспрестанно являющиеся в сию эпоху и читаемые с жадностью молодежью, дух времени, наконец, обративший умы к наблюдению законов внутреннего устройства государств — вот источники революционных мнений в России. Молодые люди, занимавшиеся сими предметами, вскоре восчувствовали желание видеть в Отечестве своем представительное устройство, сообщили свои мнения, соединились единством желаний — и вот зародыш тайного общества».
Ему вторил другой основатель тайного общества, Иван Якушкин: «Пребывание во время похода за границей, вероятно, в первый раз обратило мое внимание на состав общественный в России и заставило видеть в нем недостатки. По возвращении из-за границы крепостное состояние людей представилось мне как единственная преграда сближению всех сословий и вместе с сим — общественному образованию в России».
А Михаил Фонвизин, который не был основателем Союза, но впоследствии активно в нем участвовал, на закате дней обобщит послевоенные ощущения своих ровесников: «В походах по Германии и Франции наши молодые люди ознакомились с европейской цивилизациею, которая произвела на них тем сильнейшее впечатление, что они могли сравнить все виданное ими за границею с тем, что им на всяком шагу представлялось в России: рабство огромного большинства русских, жестокое обращение начальников с подчиненными, всякого рода злоупотребления власти, повсюду царствующий произвол — все это возмущало и приводило в негодование образованных русских и их патриотическое чувство».
Однако от стремления видеть счастливым свое Отечество до участия в антиправительственном заговоре весьма далеко. Весьма далеко это стремление и от идеи убить императора Александра I, к которой заговорщики пришли практически сразу же после оформления своей организации. Тем более что в общественном сознании тех лет император был отнюдь не «самовластительным злодеем», а героем, спасителем Европы от «коварного корсиканца». В ноябре 1815 года российский монарх даровал конституцию Польше — и этим принес себе еще и репутацию царя-либерала. Общественные настроения той поры хорошо передал Пушкин:
Революционный дух времени, политические сочинения европейских авторов, экономическая и социальная отсталость России от Европы, ужасы крепостного права, конечно, сильно влияли на молодых русских дворян. Но зная только лишь эти истины, невозможно понять, почему 20-летние офицеры, отпрыски лучших фамилий империи, вдруг пошли наперекор общественному мнению, решили составить антиправительственный заговор и убить «спасителя» народной свободы. Невозможно понять, зачем Павел Пестель, талантливый сын могущественного генерал-губернатора Сибири, боевой офицер, перед которым открывалась блестящая военная карьера, избрал скользкую дорогу политического заговорщика, через 10 лет окончившуюся для него эшафотом.
Между тем после того как окончились заграничные походы русской армии и она вернулась в Россию, после того как в Европе воцарился мир, в среде офицеров-фронтовиков начался тяжелый кризис невостребованности. Замечательный филолог Юрий Лотман утверждал: войны приучили русских дворян «смотреть на себя как на действующих лиц истории». Юные ветераны Отечественной войны, не знавшие взрослой довоенной жизни, в военные годы свыклись с мыслью, что от их личной воли, старания, мужества зависит в итоге судьба отечества. Они оказались неприспособленными к мирной жизни в сословном обществе.
В сословном обществе человек четко понимает предел собственных возможностей: если его отец всю жизнь «землю пахал», то и его удел быть крестьянином, если отец — мещанин или торговец, то и судьба сына, скорее всего, будет такой же. А если отец — дворянин, генерал или вельможа, то эти ступени вполне достижимы и для его детей. И при этом никто из подданных сословного государства: ни крестьянин, ни мещанин, ни даже дворянин никогда не будет принимать реального участия в управлении государством. Политику в сословном обществе определяет один человек — монарх. Остальные, коль скоро они стоят близко к престолу, могут заниматься политическими интригами. В сословном обществе мыслящему человеку тесно. Тесно, вне зависимости от того, из какого он рода, богат он или беден. Более того, чем человек образованнее, тем острее он эти рамки ощущает. Еще в конце XVIII века Александр Радищев писал о «позлащенных оковах», сковавших русское дворянство.
Как и многие другие его ровесники, поручик Пестель, в недавнем прошлом удачливый военный разведчик, должен был стать одним из винтиков военной машины России. Его ждала нелегкая судьба умного, деятельного, начитанного, но все же всего лишь адъютанта генерала Витгенштейна. Конечно, Витгенштейн очень любил его. Конечно, уже в первые послевоенные годы Пестель играл в его штабе заметную роль. Однако к реальному политическому развитию России все это не могло иметь ровно никакого отношения.
Долго и усердно служа, Павел Пестель мог выбиться в немалые чины. Образование и придворные связи вполне позволяли ему лет через 20–30 претендовать, например, на губернаторское место. Именно такой жизненный путь в конце концов выбрал его брат Владимир. Но перед глазами молодого кавалергарда был пример его собственного отца — Ивана Пестеля. Высокий чин тайного советника и генерал-губернаторская должность были пределом его карьеры. Однако ни чин, ни должность не открыли Пестелю-старшему путь к рычагам политического управления страной: он не обладал всей полнотой власти даже в порученной ему императором Сибири.
20-летним офицерам послевоенной эпохи, в том числе и Павлу Пестелю, приходилось выбирать: смириться с положением винтика, надеть «позлащенные оковы», забыть о вчерашней кипучей деятельности и терпеливо выслуживать ордена и чины, или же, не смиряясь со своей судьбой, попытаться сломать сословный строй в России. И построить новую страну, где им и таким, как они, могло найтись достойное место. Большинство ровесников Пестеля выбрали первый путь, организаторы и первые участники Союза спасения — второй.
«Первые декабристы» — офицеры, связанные между собою узами родства, детской дружбы и боевого товарищества, были, конечно, совершенными дилетантами в вопросах стратегии и тактики заговора. Их программой, согласно позднейшим мемуарам Якушкина, было «в обширном смысле благо России».
О том же, что понимать под «благом России», в Союзе шли споры. Некоторые предполагали, что оно — в «представительном устройстве» государства. Другим казалось, что необходимо «даровать свободу крепостным крестьянам и для того пригласить большую часть дворянства к поданию о том просьбы государю императору». Третьи считали, что дворянство не согласится на подачу такого проекта, что император Александр — тиран, презирающий интересы страны, и потому его необходимо уничтожить.