Осознанием этой идеи стал «московский заговор» сентября 1817 года. Возбужденные письмом Сергея Трубецкого о том, что «государь намерен возвратить Польше все завоеванные нами области и удалиться в Варшаву со всем двором», юные конспираторы решили убить императора в Москве. Александр Муравьев предложил «бросить жребий, чтобы узнать, кому нанести удар царю». Иван Якушкин возразил: «Я решился без всякого жребия принести себя в жертву и никому не уступлю этой чести». Против высказался Сергей Муравьев-Апостол: «На другой день, обдумав неосновательное намерение наше и быв болен, я изложил на бумаге мое мнение, коим остановлял предпринятое действие, показывая скудость средств к достижению цели».
Император остался цел, а один из заговорщиков, офицер-литератор Павел Катенин, написал стихи:
Союз спасения, несмотря на грозное звучание своего названия, отсылающего к знаменитому якобинскому Комитету, при всей резкости речей, звучащих на его заседаниях, вряд ли был опасен устоям самодержавной России. Понимая, что положение дел в России надо менять, заговорщики совершенно не представляли себе, что конкретно нужно для этого сделать.
Пестель резко выделялся среди них уже на этом, самом первом этапе существования заговора. Хотя и он еще плохо представлял себе, какой должна стать Россия в будущем, уже тогда он понимал, что одними разговорами об «общественном благе» добиться ничего нельзя. Практически сразу же после вступления в общество Пестель предложил построить реально действующую структуру заговора, способную в нужный момент взять власть.
Именно Пестелю принадлежала решающая роль в написании устава, или, как его называли сами заговорщики, статута Союза спасения. Впоследствии сами члены Союза свой статут уничтожили, и судить о его содержании можно лишь по дошедшим до нас косвенным свидетельствам. Согласно им, составляя статут, Пестель учитывал опыт деятельности двух современных ему организаций: масонства и тайной полиции.
Масонские цели — образно говоря, нравственное усовершенствование отдельного человека, государства и, в итоге, всего человечества — реализовались в ту эпоху в двух противоположных формах, демократической и аристократической. Аристократическое масонство существовало в рамках шведской, андреевской системы, а демократическое — в рамках системы иоанновской.
Шведская система, считавшая своим покровителем святого Андрея Первозванного, а руководителем, великим магистром — шведского короля, была основана на строгих принципах иерархии в управлении. Шведские масоны пропагандировали порабощение духа и тела, слепое повиновение масонов низших степеней своим начальникам, безусловную веру в правоту руководителей лож. Только масонам высших степеней могли быть известны «сокровенные» масонские цели, от остальных участников лож они должны были оставаться скрытыми. Управлял шведскими ложами в России могущественный и таинственный Капитул Феникса. Состав этого Капитула не был известен рядовым масонам, не в полной мере известен он и современным исследователям: члены Капитула проходили в масонских документах под вымышленными, символическими именами.
Иоанновское масонство, находившееся под покровительством святого Иоанна Иерусалимского, изначально считало себя частью масонства андреевского. Иоанновскими назывались масоны низших степеней, не посвященные в «великие тайны» Капитула Феникса и не знавшие истинных, сокровенных масонских целей. И постепенно в иоанновских ложах возник стихийный демократический протест против Капитула. В 1815 году русское масонство раскололось на две системы.
Если шведскими масонами по-прежнему управлял Капитул, то для управления масонами иоанновскими была создана великая ложа Астреи. Принятое тогда же уложение Аст-реи провозглашало выборность, демократизм и открытость в управлении ложами, отчетность высших должностных лиц, религиозную терпимость. Иоанновские масоны значительно упростили свои обряды, старались сделать свои цели известными всем — даже рядовым — участникам лож.
Члены Союза спасения, большинство из которых были масонами, определялись в выборе системы. И именно в этом выборе следует искать истоки различия во взглядах заговорщиков на природу тайной организации, на принципы деятельности заговора. Именно здесь — зерна позднейших программных разногласий декабристов, их разных представлений о характере власти в постреволюционной России.
Большинство участников первого тайного союза избрали для себя иоанновскую систему — практически все они состояли в подчинявшейся Астрее ложе Трех добродетелей. Причем эта ложа мыслилась заговорщиками как легальный филиал собственной конспиративной организации; из среды вольнолюбиво настроенных иоанновских масонов они планировали вербовать политических сторонников. Особенно активным участником этой ложи был основатель Союза спасения Александр Муравьев.
Членом ложи Трех добродетелей был и Пестель. Однако, вступив в нее, он не порвал и со шведским масонством, в которое был принят еще на корпусной скамье. К 1816 году он уже стал обладателем высокой степени шведского мастера, и патенты на свое имя, выданные в подчинявшейся Капитулу Феникса ложе Сфинкса, хранил всю жизнь.
Филантропические цели и шведских, и иоанновских масонов Пестеля интересовали мало; интересовала же его в первую очередь структура современных ему масонских организаций. И судя по тому, что он не принимал активного участия в деятельности ложи Трех добродетелей, шведское масонство было ему гораздо ближе, чем иоанновское. Более того, формы деятельности шведских масонов — разделение членов общества на разряды, безоговорочное подчинение низших высшим, сложные обряды при принятии в организацию нового участника, клятвы, угрозу смерти за предательство — Пестель положил в основу устава Союза спасения.
Второй структурой, деятельностью которой Пестель интересовался, составляя статут, была тайная полиция. Сергей Трубецкой вспоминал: «При первом общем заседании для прочтения и утверждения устава Пестель поселил в некоторых членах некоторую недоверчивость к себе; в прочитанном им вступлении он сказал, что Франция блаженствовала под управлением Комитета общественной безопасности. Восстание против этого было всеобщее, и оно оставило невыгодное для него впечатление, которое никогда не могло истребиться и которое навсегда поселило к нему недоверчивость». Комитет общественной безопасности, тайная полиция якобинцев, был интересен заговорщику именно как структура, построенная, подобно масонским ложам шведского образца, на началах строгой иерархии, дисциплины и конспирации.
В политической полиции Пестеля привлекали не только организационные формы. Судя по документам, он много размышлял и о том, чем должна заниматься эта организация. Итог этих размышлений — написанная им практически одновременно со статутом Союза спасения «Записка о государственном правлении». «Записка» эта обобщала военный и разведывательный опыт Пестеля и была легальным документом, подготовленным для передачи «по команде». Формам деятельности политической полиции — «приказа благочиния», по терминологии Пестеля, — в «Записке» посвящена особая глава.
«Высшее благочиние требует непроницаемой тьмы и потому должно быть поручено единственно государственному главе сего приказа, который может оное устраивать посредством канцелярии, особенно для сего предмета при нем находящейся». Эта тайная «канцелярия» действует посредством шпионов — «тайных вестников», как называет их Пестель. «Тайные розыски или шпионство» представляют собой «не только позволительное и законное, но даже надежнейшее и почти что, можно сказать, единственное средство, коим вышнее благочиние поставляется в возможность достигнуть предназначенной ему цели».