Речь в данном случае шла о введении к «Русской Правде», в котором Пестель описывал «основные понятия» своего проекта. «Текст, служащий основанием христианской веры» — это уже упоминавшаяся выше библейская цитата «люби Бога и люби ближнего, как самого себя». Цитата эта, как и окружающие ее несколько фраз, действительно была написана рукой Николая Бобрищева-Пушкина — и в таком виде дошла до нас.
Серьезную правку в текст этого документа вносил Алексей Юшневский; известно, что Сергей Муравьев-Апостол и Александр Барятинский делали попытки переводить «Русскую Правду» на французский язык. Кроме того, Сергей Муравьев обещал написать для нее главу «о финансах и народном хозяйстве».
Тот же Бобрищев-Пушкин показывал на следствии, что, вставив свои дополнения в текст «Русской Правды», «через несколько минут уже догадался, что это были сети, расставленные мне для того, чтобы лишить меня возможности донести, что у него имеется такого рода сочинение». Очевидно, что подобного рода сомнения посещали и Юшневского. Редактируя текст «Русской Правды», второй директор Южного общества всячески старался изменить свой почерк.
Опасения и «догадки» Бобрищева-Пушкина и Юшневского вряд ли были безосновательными. Пестель недаром просил своих товарищей вносить изменения в свой текст, обсуждал проект на съездах руководителей тайного общества, в 1823 году добился формального голосования за него. Идея совместной работы над программным документом в целом похожа на ту, которую он преследовал, уговаривая членов Союза благоденствия проголосовать в 1820 году за цареубийство. Те, кто обсуждал «Русскую Правду» и голосовал за нее, чей почерк остался на ее страницах, не могли уже отговориться незнанием этого документа. И перед лицом власти они становились государственными преступниками. У них оставался единственный выход — содействовать скорейшему осуществлению революции и воплощению «Русской Правды» в жизнь.
Однако документ этот не достиг ни своей стратегической, ни тактической цели. Военной революции декабристов не суждено было победить — и Временное верховное правление осталось только на бумаге. Несмотря на то, что руководители южных управ проголосовали за «Русскую Правду», организационного единства Пестелю так и не удалось добиться.
Глава 9
«ПЕСТЕЛЬ ЧЕЛОВЕК ОПАСНЫЙ ДЛЯ РОССИИ»:
ОБЪЕДИНИТЕЛЬНЫЕ СОВЕЩАНИЯ
Главным тактическим элементом плана Пестеля было согласованное выступление Севера и Юга. Прекрасно понимавший обреченность военной революции без поддержки из столицы, Пестель в 1823–1824 годах отдал немало сил налаживанию связей с Северным обществом.
Северное общество возникло в 1822 году стараниями Никиты Муравьева, уже перешедшего к тому времени из стана союзников Пестеля в стан его идейных противников, Сергея Трубецкого, давнего неприятеля тульчинского лидера, и некоторых других активных участников первых тайных организаций. Общество это было создано во многом «в пику» Пестелю, хотя, как и южная организация, практически бездействовало.
Естественно, что договориться двум обществам было очень трудно. Пестель отправлял в столицу своих эмиссаров: Волконского, Давыдова, Барятинского, Матвея Муравьева-Апостола. Но ни один из них не смог выполнить объединительной миссии. И весной 1824 года Пестель, получив долгосрочный отпуск, сам появился в Петербурге. Начались «вторые Петербургские», «объединительные» совещания декабристов. Совещания эти закончились полным провалом, и это было самое серьезное поражение Пестеля за все годы его пребывания в заговоре.
Показания членов Северного общества, посвященные этим совещаниям, крайне эмоциональны и враждебны по отношению к Пестелю. Особенно богаты эмоциями показания Никиты Муравьева, Сергея Трубецкого и Кондратия Рылеева. Муравьев и Трубецкой были тогда членами Думы — руководящего органа Северного общества. Рылеев же был в заговоре человеком новым: он вступил в организацию за несколько месяцев перед появлением Пестеля в Петербурге. Муравьев, Трубецкой и Рылеев дружно рассказывали следствию, что подозревали Пестеля в «личных видах», в честолюбии и властолюбии. «Пестель человек опасный для России и для видов общества», — писал Рылеев. «Я имел все право ужаснуться сего человека», — утверждал Трубецкой. «Варварскими» и «противными нравственности» считал идеи Пестеля Никита Муравьев. Члены Северного общества согласно утверждали, что именно «личные виды» полковника помешали в 1824 году соединению обществ.
Сам же Пестель, рассказывая следствию об этих совещаниях, был весьма лаконичен, никого ни в чем не обвинял и старательно уходил от ответов по существу. Видимо, даже тогда, когда и Южное, и Северное общества уже были разгромлены, а все участники переговоров оказались в тюрьме, он не мог «хладнокровно» и подробно вспоминать о том, что происходило в Петербурге в марте 1824 года.
Отправляясь в Петербург, Пестель хорошо представлял себе сложность предстоящих переговоров. Свои размышления по этому поводу он поведал Сергею Муравьеву-Апостолу, который воспроизвел их в своих показаниях: «Перед отьездом же своим в Петербург Пестель говорил мне, что он намерен все средства употребить, чтобы совершенно слить в одно оба общества, что для сего намерен он предложить Северному обществу признание над собою директорства Южного, обещая им таковое признание и со стороны Южного; что он более всего ожидает сопротивления на счет принятия «Русской Правды», тем паче, что в Северном обществе существует конституция, сочиненная Н. Муравьевым, и что сопротивление сие тем неприятно будет, что он не может отступиться от «Русской Правды», признанной всем Южным обществом, но что во всяком случае употребит он всевозможное старание для совершенного соединения и введения единодушия между обоими обществами».
Республиканской «Русской Правде» Никита Муравьев противопоставил свой конституционно-монархический проект будущего устройства России. Проект этот был составлен во многом «в пику» Пестелю. Диктатуре Временного верховного правления Никита Муравьев противопоставлял выборы и созыв Учредительного собора, вместо республики предлагал учредить конституционную монархию, Россию он видел не единым унитарным государством, а конфедерацией — по образцу Соединенных Штатов Америки. Муравьев предлагал ввести высокий имущественный ценз для тех, кто собирается избираться в высшие органы государственной власти, решительно отвергал аграрный проект «Русской Правды», предлагая оставить землю за помещиками.
Пестелю в столице предстояло не только обсудить вопрос о будущей российской конституции. Необходимо было договориться о наведении порядка в устройстве объединенного общества. Как и в период работы над статутом Союза благоденствия, и на совещаниях 1820 года, Пестель хотел превратить тайное общество в сплоченную боевую организацию. При этом ему было необходимо скрыть от петербургских заговорщиков слабость и неспособность к действию общества на юге. По свидетельству Николая Тургенева, приятеля Пестеля, как раз в тот момент собиравшегося порвать с заговором и уехать за границу, южный лидер в беседе с ним заметил, что его организация «состоит не более чем из пяти-шести человек». При этом Пестель прозрачно намекнул Тургеневу, что эта информация конфиденциальна: «Нашу организацию считают сильной и многочисленной — пусть считают; по-моему, незачем развеивать это заблуждение». Тургенев относился к Пестелю с симпатией и не сообщил о разговоре с ним членам северной Думы. И у столичных заговорщиков остались явно преувеличенные представления о силе Южного общества.
Но руководитель южной Директории, отправляясь в Петербург, не мог до конца представить себе всю сложность предстоящих переговоров. Он был не прав, когда предполагал, что главным камнем преткновения будет его «Русская Правда». Один из трех членов северной Думы безоговорочно ее принял, а два других спорили и колебались.