Вся моя жизнь прошла рядом с ним. Я помню, как впервые увидел его деяния – он притащил в квартиру огромную тушу неопределенного пола, а я молча стоял и наблюдал, как он рвет ее на части, время от времени поднимая на меня антрациты глаз – не испугаюсь ли? Не побегу ли звать на помощь? А я мог думать лишь о том, что теперь придется менять ковер, и делать генеральную уборку, чтобы не осталось ни капли крови, ни запаха, ничего, что напоминало бы о порезанном на кусочки – ленточки теле. Помню, я присел на корточки, чтобы увидеть поближе его пальцы, скользящие в потрохах, мне было любопытно, как он там находит, то, что его интересует. Думаю, тогда я доказал, что он может мне доверять.
Мне всегда было страшно. Не с ним – за него. Я не хотел отпускать его на ночные прогулки, хоть и понимал, что ему это необходимо, как траве, пусть сорной, колючему пустоцвету – нужна вода. Я знал, что за ним охотятся, что его ищут, и знал, что однажды найдут, надеясь лишь, что это случится нескоро.
Из города в город я шел за ним, молча, если он хотел тишины, кричал, не слыша собственного голоса, если он жаждал шума. Я ловил его взгляд, угадывал его желания. Ждал его с вылазок, иногда не смыкая глаз помногу дней, чтобы спустя бесконечно длинную ночь, увидеть, как распахивается дверь, и быстро подойти к нему, почувствовать на губах вкус чужой крови, всегда новой, всегда не его. Ощутить у себя на ребрах тиски-объятия и впустить в рот его горячий, жадный язык, терпя укусы. Я жил им, дышал его дыханием, был его спиной, защищая от холода и яркого солнца, в самые светлые дни.
Я никогда не видел, чтобы он говорил – иногда помногу часов, наблюдая за его губами во сне – не шевельнуться ли? Вдруг, я смогу прочитать слово? И со слезами бессилия смыкал глаза в своей вечной тишине. Я никогда ни у кого не видел такой улыбки – он не двигал ни губами, ни глазами, показывая свою радость, но я всегда знал, когда он улыбается – и улыбался в ответ. Никто так много не значил в моей жизни.
Его тело было покрыто странными красными пятнами, но я никогда не спрашивал его о них. Я вообще никогда ни о чем его не спрашивал, я даже не уверен был, понял бы он меня? Я никогда не разговаривал с ним, не спрашивал у него разрешения, и был уверен: захоти я уйти – он не стал бы меня удерживать. Просто однажды, я пошел за ним, а он не стал меня прогонять. Что двигало им? Ему было одиноко? Или просто все равно? Я понимал, что так и не узнаю этого, просто не смогу спросить. А он не сможет мне ответить.
Однажды он слег с лихорадкой, его трясло, он метался, молча, с открытыми глазами, уставленными в одну точку, что было еще страшнее, он не приходил в себя, был не в сознании, был не собой. Его постоянно тошнило кровью, и он держал меня за руку, время от времени, впиваясь губами в мое запястье, клыками осторожно вспарывая вены, оставляя на нем тонкие порезы от зубов, и тщательно зализывал следы, отчего прекращала идти кровь – вряд ли он проявлял нежность. Он был просто голоден. Тогда я впервые сам привел ему жертву, ребенка. Не помню как я заманил его, как смог добиться полнейшего доверия, помню лишь его удивленно испуганный взгляд, и беззвучный для меня крик, когда груда тряпок неожиданно зашевелилась и на свет выполз Он, по звериному изогнувшись, на четвереньках, не раздумывая бросился на ребенка, в мгновение ока отрывая ему голову, и разрывая напополам хрупкое тельце. Я зажмурился и отвернулся, стараясь не дышать и, лишь спустя некоторое время, почувствовал на себе чужие руки, обнимающие меня со спины, горячее, отдающее трупной желчью дыхание на моей шее и, развернувшись, обнял его в ответ, прижимаясь всем телом, нашел теплые, влажные губы, жадно, впиваясь в них поцелуем. Несколько нерешительно и вяло он ответил, а потом оттолкнул меня. Помню, что был тогда счастлив – я тоже сумел стать ему полезным, хотя бы в такой малости.
А потом наступило после «после», когда его поймали. Меня не было рядом, и я не смог защитить его, кинуться под ноги преследователям, мешая бежать, закрыть его своим телом, я снова остался один. Я не знал где он, что с ним, я искал его по разным городам, без сна и отдыха, позволяя это измученному телу лишь когда оно падало и теряло сознание. Я искал его везде, где он мог и где не мог быть. Я прятался вместе с крысами на корабле и однажды, в одном захудалом городке, когда силы почти оставили меня и я готов был сдаться, какой-то прохожий брезгливо накрыл меня газетой, не в состоянии смотреть на сочащиеся гноем пятна у меня на руках и шее, и на первой странице я увидел его фото.
У меня открылось второе дыхание. Я не смог прочитать ни слова, но нашел карту, где какая-то добрая женщина нарисовала мне маршрут, я так боялся сбиться с пути, что заходил в каждый город и тыкал пальцем в карту, жестами спрашивал туда ли я иду. И неизменно мне утвердительно кивали. Чувство радости наполняло мою душу. Я скоро увижу его, я вытащу его, мы снова будем вместе. Я шел очень, очень долго, и когда…