Шоу Ирвин
Пестрая компания (сборник рассказов)
Ирвин Шоу
Пестрая компания
Сборник рассказов
В ПЛЕНУ У БЕССОННИЦЫ
Кэхилл вошел в тихий дом, бесшумно прикрыв за собой дверь. Повесив шляпу и пальто, с удовольствием втянул сырой ночной запах, исходящий от его одежды; сразу заметил записку на телефонном столике и тут же узнал старательный, корявый почерк горничной -- он всегда его забавлял, стоило лишь увидеть.
"Вам звонил мистер Ривз,-- прочитал он.-- Ему нужно поговорить с вами. Он говорит, что это очень важно".
Кэхилл направился к телефону, стоявшему под большим зеркалом; взглянул на ходу на часы: уже второй час ночи, поздно беспокоить кого-то звонками. Можно подождать до утра -- не горит. Он разглядывал себя в мутном стекле зеркала, с удовлетворением отмечая, что лицо у него, как и прежде, худое, моложавое и глаза, несмотря на три стакана, осушенные во время встречи вечером, не налились кровью. Вот только седина на висках становится все заметнее и морщины под глазами никуда не пропадают. Подумал, меланхолично вздохнув: "Да, стареем, стареем..."
Выключив в холле свет, поднялся наверх. Крупный, грузный мужчина, он довольно грациозно, легко поднимался по устланной мягким ковром лестнице своего дома. Приятно прикасаться к отполированной глади поручня, вдыхать сложные, стойкие ароматы жилого помещения, притихшего в чуткой тишине: лимонный запах полировки для мебели, осеннее благоухание хризантем, доносящееся из гостиной, тонкие духи жены, разливающиеся по всему дому.
Проходя мимо соседних дверей -- за ними спят его сын и дочь -- подумал в эту секунду о своей темноволосой семнадцатилетней девочке, которая мирно спит сейчас в своей кровати под теплым стеганым одеялом, а ее рот уже почти взрослой женщины все еще сохраняет во сне привычные детские черты. На ходу, подчиняясь нахлынувшим сентиментальным чувствам, провел кончиками пальцев по дощатой двери. За дверью сына раздается, он ясно слышит, его глухое мычание во сне, потом -- его голос: "На перехват! На перехват!" Вот все смолкло... Кэхилл широко улыбнулся, -- интересно, сколько спокойных, а порой и тревожных снов о зеленых полях и солнечных днях посещают его пятнадцатилетнего ребенка? Вот он, скряга Кэхилл, минует двери, за которыми в эту полночь спрятаны его сокровища...
А теперь -- прямо в ванную и там раздеться, чтобы не беспокоить спящую жену. Надев пижаму и шлепанцы, он с минуту постоял перед аптечкой, раздумывая, стоит ли принять успокоительное для желудка, выписанное ему во вторник доктором Мэннерсом; он задумчиво погладил живот. Брюшко, конечно, есть, ничего не скажешь, вот уже лет семь или даже восемь, но он все равно чувствует себя хорошо, на здоровье особенно не жалуется. Черт с ним, пора отказаться от тирании таблеток!
Не став прибегать к помощи медицины, погасил свет в ванной и, стараясь ступать неслышно, направился в спальню. Сел на край своей кровати, сбросил шлепанцы и теперь ходил по-домашнему, свободно, глядя на спящую на соседней кровати жену. Даже не шевельнется... Тусклый лунный свет проникает через зашторенные окна, ясно очерчивает ее голову на подушке... Крепко спит, не отреагировала даже, когда он нечаянно задел рукой подставку лампы на спальном столике, издавшую глухой металлический звук. Как молода, красива и кажется такой беззащитной при этом приглушенном свете... Кэхилл скорчил недовольную гримасу, заметив, что жена в бигуди,-- оставила лишь одну свободную прядь, видимо в качестве супружеской приманки. Да, только женщина слишком уверенная в своем муже может позволить себе постоянно лежать по ночам в этих неприглядных металлических трубочках... Залезая под простыню, он улыбнулся этой показавшейся ему забавной мысли: так чувства его к ней не увяли, не ослабли...
Под одеялом его всего медленно обволакивала желанная теплота, и он блаженно вытянулся, чувствуя, как постепенно расслабляются мышцы после долгого, утомительного трудового дня. Шторы, облитые лунным светом, мягко шуршат на окнах... Его охватывает хрупкая, приятная дрема... Сын и дочь спят там, за стеной их спальни,-- спят крепко, как и полагается молодым, и ничто не нарушит их сна. Первая лекция у него завтра утром в девять. Рядом спит жена, в этих смешных бигуди... Вряд ли что-нибудь может помешать их счастливому браку. На встрече он говорил довольно хорошо, и профессор Эдвардс, заведующий кафедрой, потом даже зашел к нему, похвалил. На второй лекции по философии завтра утром, ровно в двенадцать, его будут слушать три самых способных студента колледжа -- двое юношей и девушка, довольно красивая; все они не скрывают, как обожают его, и постоянно цитируют его фразы, когда занятия с ними проводят другие преподаватели.
Кэхилл зашевелился под одеялом в полудреме, приятные образы тянулись чередой в его засыпающем мозгу. Завтра хорошая, ясная погода -- судя по метеосводке в газете. И он наденет свой новый твидовый костюм...
Уже почти совсем засыпая, вспомнил вдруг о записке Джо Ривза, подумал с раздражением: что значит "очень важно", что там такого особенно спешного? Беспокойно задергался, прогоняя сон и чувствуя, что снова бодрствует. Но, услыхав ровное дыхание жены с соседней кровати, умиротворенный, и сам заснул.
Сирена, скорее всего, загудела еще до того, как Кэхилл проснулся; она грубо ворвалась в его сон. Вдруг он снова увидал себя в Лондоне, в холодном помещении для постоя; самолеты пикируют у него над головой, строчат пулеметы... Вновь его преследовало старое, знакомое ощущение: гибнут в своих горящих домах его соседи на улице за окном... Слабо постанывая, он весь дрожал под одеялом и простыней, рассчитывал во сне, что к утру не погибнет, и через какое-то время окончательно проснулся...
Устремил невидящий взор на темный потолок, чувствуя, как ничем не объяснимый пот выступил по всему телу. Что такое, что стряслось? Потом до него вдруг дошло, что он у себя дома, лежит в своей постели; война давно кончилась. Визжащая сирена доносилась с улицы -- наверно, полицейский автомобиль; его вызвали, чтобы расследовать кражу со взломом или доставить валяющегося на тротуаре пьяницу домой. Эхо от этого воя отражалось от не тронутых злоумышленником домов, от лужаек перед ними, с вытоптанной травой...
Покачал головой -- его раздражала собственная нервозность; снова посмотрел через комнату на жену: все спит -- крепко, не шевелясь, ровно дыша, вытянув руки по швам; бигуди в волосах не мешают ей лежать на подушке, и до ее сознания не долетают истошные звуки сирен и горькие воспоминания о них...