Грета говорила по-английски и служила американцам в качестве машинистки и клерка, подшивающего документы в досье, ну а по вечерам, по-видимому, выполняла неофициальную, внештатную работу. Гарбрехту не хотелось слишком глубоко под нее копать. Грета очень мила, она разрешала ему пользоваться своей комнатой, когда он находился в Американской зоне, к тому же у нее в шкафу всегда приличный запас консервных банок, которые постоянно дарили ей ее сотрудники; она женщина щедрая, добросердечная и вполне довольна их отношениями.
До поражения Германии в войне Грета была завзятой патриоткой: Гарбрехт познакомился с ней, когда она навещала раненых в госпитале, а он лежал там с только что ампутированной рукой, после печального для него возвращения из России. Гарбрехт не мог точно сказать, что руководило ею в ее чувствах к нему — патриотизм, жалость или извращенность, — да он и не старался глубоко вникать в ее мотивы. В любом случае Грета оставалась уютным пристанищем, где можно бросить надежный якорь, все эти дикие прошедшие годы, и он любил ее.
— Привет! — Неслышно подкрался он к ней сзади.
Она возилась с замком и резко обернулась, словно он ее сильно напугал.
— Ах! — вырвалось у нее. — Я не знала, что ты сегодня придешь…
— Извини, я никак не мог связаться с тобой.
Наконец ей удалось открыть входную дверь, и они вошли вместе. Грета отперла дверь своей комнаты на первом этаже и с раздражением, изо всех сил захлопнула ее за собой. «Так, понятно, — без особой радости подумал он, — мне сегодня здесь ничего не улыбается». Вздохнул, спросил:
— Что случилось?
— Ничего, — ответила она; медленно, методично стала раздеваться, позабыв о своей обычной грациозной стыдливости, не покидавшей ее даже в этой маленькой, грязноватой, обшарпанной комнатке.
— Тебе помочь? — вежливо осведомился Гарбрехт.
Грета, перестав стаскивать чулки, задумчиво смотрела на него. Качнув головой, резко стащила за пятку чулок с правой ноги.
— Ты бы, конечно, мог, — она презрительно сощурила глаза, — но ты этого не сделаешь.
Гарбрехт бросил на нее косой взгляд.
— Почем ты знаешь?
— Потому что ты каким был, таким и остался, — холодно пояснила она. — Слабаком, тихоней. В общем, отвратительным.
— В чем дело? Что я должен сделать для тебя?
Ему, конечно, было бы легче, откажись она говорить, но ведь спросить-то все равно нужно.
Грета методически стаскивала чулок с левой ноги.
— Возьми с собой четверых-пятерых друзей — бывших героев немецкой армии, — заговорила она все с тем же пренебрежением, — и отправляйтесь к дому Фреды Рауш. Сорвите с нее одежду, побрейте наголо голову и в таком виде проведите ее по улице.
— Что-что? — Гарбрехт не верил собственным ушам. — Ты думаешь, что говоришь?
— Ты всегда вопил о чести, — громко произнесла Грета. — Твоя честь, честь армии, честь Германии!
— Да, но при чем здесь Фреда Рауш?
— Честь — это для немцев только тогда, когда они побеждают, да? — Грета злым жестом стащила платье через голову. — Просто отвратительно!
Гарбрехт покачал головой.
— Не знаю, о чем ты говоришь. Мне казалось, что Фреда — твоя хорошая подруга.
— Даже французы были куда храбрее вас! — Грета не обращала никакого внимания на его слова. — Ловили своих женщин, бесцеремонно брили им головы…
— Ну, хорошо, — устало пробормотал Гарбрехт. — Но что натворила твоя Фреда?
Грета бросила на него свирепый взгляд. Волосы ее перепутались и беспорядочно падали на плечи, крупное, довольно полное тело в тонкой комбинации все тряслось от холода и охватившего ее приступа гнева.
— Сегодня вечером она пригласила меня с моим лейтенантом к себе в гости…
— Ну и что? — Гарбрехт пытался сконцентрировать внимание на ее рассказе.
— Она живет с американским капитаном.
— Ну и что? — с сомнением в голосе спросил он.
Половина подруг Греты спит с американскими капитанами, а второй этого очень хочется. Неужели такой пустяк довел Грету до такого ужасного расстройства, чтобы даже потребовать мести?
— Ты знаешь, какая у нее фамилия? — задала риторический вопрос Грета. — Розенталь! Она же еврейка!
Гарбрехт вздохнул; его дыхание порождало какие-то пустые, печальные звуки в этой холодной полуночной комнате. Посмотрел на Грету, стоявшую перед ним: все лицо ее вдруг сморщилось, на нем пролегли дрожащие складки. Всегда спокойная, мирная, добродушно-веселая, может, слегка глуповатая девушка — и вдруг такой сюрприз. Он был в шоке.