— И хорошо сделали, — сказал мой друг. — Все ли вы рассказали мне?
— Да, все.
— Мисс Ройлот, это неправда. Вы бережете своего отчима.
— То есть как. Что вы хотите сказать?
Вместо ответа Холмс приподнял черное кружево рукава, которое отчасти закрывало руку, лежавшую на колене его посетительницы. Пять маленьких синеватых пятнышек, следы пальцев, ясно виднелись на белой кисти руки.
— Он мучает вас, — сказал Холмс. Дама сильно покраснела и поспешно прикрыла руку.
— Он вспыльчивый человек. — заметила она, — и вероятно, сам не знает меру своей силе.
Наступило долгое молчание; Холмс опустил подбородок на руки и уставился глазами в огонь камина.
— Дело это очень темно, — сказал он наконец. — Тут еще тысяча подробностей, которые мне непременно надо узнать прежде, чем решить, как нам действовать. Но, вместе с тем, нам нельзя терять времени. Если бы, например, мы приехали сегодня в Сток-Моран. можно было бы нам осмотреть эти ваши комнаты без ведома вашего отчима?
— По особенной случайности, он говорил мне, что ему именно сегодня надо быть в городе по какому-то важному делу. Вероятно он до вечера не вернется домой; в таком случае вам ничто не помешает. У нас теперь экономка в доме, но она стара и глупа, я легко могу удалить ее на время.
— Отлично. Вы согласны на эту поездку, Уатсон?
— Согласен.
— Так, значит, мы оба приедем. А что вы сами намерены делать?
— Мне надо справить еще кое-какие покупки в городе; но я вернусь домой уже с двенадцатичасовым поездом, чтобы быть там, когда вы приедете.
— Вы можете ждать нас вскоре после вашего возвращения. У меня у самого еще есть дело до тех пор. Не хотите ли позавтракать?
— Нет, мне некогда. У меня уже теперь легче стало на сердце после того, как я сообщила вам свои опасения; я с нетерпением буду ждать вас.
Она опустила густой черный вуаль на лицо и вышла из комнаты.
— А что вы думаете обо всем этом, Уатсон? — спросил Шерлок Холмс, откидываясь назад на спинку своего кресла.
— Дело это кажется мне очень темным и страшным.
— Да, оно и темно, и страшно.
— Однако, если дама эта не ошибается, говоря, что пол и стены комнаты совершенно крепки и невредимы, и что ни в дверь, ни в окно, ни в камин нельзя было проникнуть, то сестра ее непременно должна была быть одна, когда ее постигла ее таинственная участь.
— Чем же тогда объяснить ночной свист и странные слова умирающей девушки?
— Не знаю.
— Если сопоставить все эти указания: повторявшийся ночью свист, присутствие табора цыган, находившихся в близкой дружбе со старым доктором, принять во внимание, что для доктора очень выгодно было помешать браку падчерицы, потом предсмертные слова девушки, относившиеся к каким-то лентам, и наконец металлический звук, который слышала мисс Элен Стонер и который вероятно произошел от одной из железных перекладин, загораживающих ставни, все это наводит на мысль, что по этим указаниям можно было бы разъяснить эту тайну.
— Но что же могли сделать с ней эти цыгане?
— Не могу себе представить!
— В этой теории я нахожу много противоречий.
— И я тоже. Для того-то именно мы и едем в Сток-Моран сегодня. Я хочу проверить эти противоречия и посмотреть, нельзя ли объяснить их как-нибудь. Но, чорт возьми, что это такое?
Это восклицание моего друга было вызвано тем, что дверь наша вдруг с шумом распахнулась, и в отверстии ее показался человек громадного роста. Костюм его представлял странное смешение костюма ученого с деревенским. На нем была высокая шляпа, длинный черный сюртук и пара высоких штиблет, а в руке он держал охотничью плеть. Он был так высок ростом, что верх его шляпы задевал за верхнюю перекладину двери, а ширина его плеч, казалось, наполняла все отверстие ее. Большое лицо, испещренное мелкими морщинами, загорелое, темно-желтое, изрытое следами злых страстей, оборачивалось то к одному, то к другому из нас, между тем как глубоко впалые глаза с желчными белками и высокий, изогнутый, тонкий нос придавали ему сходство со старой, свирепой хищной птицей.
— Который из вас Холмс? — спросил появившийся господин.
— Это моя фамилия, но вы имеете преимущество надо мной, — спокойно отвечал мой друг.
— Я доктор Граймсби Ройлот из Сток-Морана.
— Очень рад, доктор, — хладнокровно сказал Холмс. — Пожалуйста, присядьте.
— Нисколько и не намереваюсь. Падчерица моя была здесь, — я проследил ее. О чем она говорила с вами?