Прежде всего он разыскал председательствующего на том процессе Степана Лаврентьевича Вермишева (к тому времени уже кончился срок его полномочий, и он работал в другом месте), и они засели за протоколы предварительного следствия и судебного. Они договорились пройтись по всему делу от начала до конца, а потом честно подсчитать все доводы: «pro» и «contra».
Первый факт, который важно было установить, — это место происшествия, точное место, где был убит Хомяков. Официантка Елена Равич видела труп в 40 метрах от гостиницы, оттуда его взяла «Скорая помощь». Гараев говорит, что подрались они перед входом в ресторан.
— Как же тогда Хомяков очутился у магазина «Кулинария»? Он ведь не мог туда дойти сам, ибо был мертв? — спрашивал Зетов.
— Вы невнимательно прочли показания. Вот: «Гражданин схватил меня за руку и потащил вниз со ступеней в сторону магазина «Кулинария», и там между нами завязалась драка».
— А милиционер Золотько показывает, что Хомяков лежал в пяти метрах от ресторана…
— А швейцар и официантка — что в сорока. Да и «Скорая помощь» его взяла оттуда.
— Вот, вот! Так установило следствие или нет, где же, наконец, был убит Хомяков? Это важно вообще. В нашем случае это один из решающих моментов. Покажите мне схему, на которой указано, кто где стоял, кто откуда шел. Наконец, протокол осмотра места происшествия покажите.
— В деле нет… Это, конечно, упущение.
— Вы ставили следственный эксперимент? Во время предварительного следствия он ставился?
— Нет-нет… Тоже упущение. Но меняет ли это суть дела?
Меняет ли суть дела… Стоит вслушаться в этот «вопрос-ответ». Вникнуть. Вдуматься. Любой детективный сюжет строится на пренебрежении как раз самыми незначительными мелочами: либо преступник не учтет мелочь, либо сыщик не пройдет мимо той же самой мелочи. И чем меньше мелочь, тем интереснее рассказ, кино или телефильм. Закон жанра.
Но и закономерность правосудия!
Реальное уголовное дело внешне выглядит куда проще «Баскервильской собаки» Конан Дойля или «Восточного экспресса» Агаты Кристи, и даже пресловутый майор Пронин расследовал куда более запутанные преступления. Но ведь и сложнее всегда реальное уголовное дело. Да, сложнее! И потому, что действуют не вымышленные герои, а люди из плоти и крови. И потому в реальном деле столько факторов — детективных, процессуальных, психологических, социальных, этических, экономических — сколько ни одному сочинителю захватывающих сюжетов и не снилось. Если бы самому талантливому создателю детективного рассказа любой из нас начал бы задавать бесчисленные «почему», уверен, автор бы запутался. Суд должен выяснить все «почему», ибо каждый ответ может пустить под откос, кажется, безупречно подогнанную версию. И начисто переменить суть дела.
Меняет ли, например, «суть дела» цвет рукоятки ножа, которым был убит Хомяков? Если задать такой вопрос в отрыве от контекста, то следует ожидать отрицательного ответа: нет, конечно. Не зависит же исход операции от содержания монограммы на скальпеле или качество лабораторного опыта — от конфигурации электрического штепселя. В юриспруденции все от всего зависит. И нет в процессуальном кодексе величин, коими можно пренебречь…
— Так вот, о цвете ножа, — диалог моего друга с бывшим судьей продолжается. — Лист № 61-а — это протокол о приобщении к делу орудия убийства. И там приписано другим почерком, что рукоятка ножа коричневая. И милиционер подобрал коричневый перочинный ножик. И Гараев показал, что у него был нож с коричневой рукояткой…
— Да, да, припоминаю. Там какое-то недоразумение с этим ножом было. Нуте-ка, дайте мне этот том. Верно, лист № 61-а подозрительно выглядит. Но ведь Гараев опознал нож! Тот самый, на котором были отпечатки его пальцев.
— Отпечатки. А вспомните римских юристов. «Может быть, он вынимал нож из груди поверженного?». Но дело даже не в этом. Вы не обратили внимания, что Гараев на первом допросе говорил о ноже с зеленой рукояткой? Вот, читайте… Это существенно. Он же говорил тогда… Ну, что ли, непринужденно, не зная, какой нож фигурирует в материалах дела. Просто сообщал, что у него имелся перочинный нож с зеленой рукояткой.
— А почему вы думаете, что его вторые показатели ложны. Почему не допускаете, что они в самом деле чистосердечны? Разве так не бывает? Сначала хотел все скрыть — говорил о зеленом, вымышленном ноже; стал признаваться, сказал об истинном — с коричневой ручкой.