Из этой кучи «высокородий» выяснилось, что Иштван Шеннеи не озаботился раненым боевым товарищем, а «устремился по делам своим», а у приора подобным же образом накопилось прочих дел на целых три дня, чтобы заниматься розыском и похоронами тела героя. Видимо, эти же дела помешали ему взять на себя труд и лично прибыть на поле битвы. Иштвана Каройи провозгласили погибшим, справили траур, его имущество семейство поделило меж собою.
Прошло десять лет. 14 июля 1697 года прибывший из далекой Турции муж разыскал в Вене живущих там венгров. Балаж Кишш, бывший капитан полка Баркоци, сразу же узнал его: «Так это Иштван Каройи!» Точно так же его признали находившиеся там посланцы города Сатмар Янош Вишки и Имре Сатмари.
Можно представить изумление и радость: считавшийся без вести пропавшим член одной из известнейших семей Венгрии все же нашелся! Его представили кардиналу Коллоничу, очень благосклонно его принявшему и даже представившему королю на аудиенции. Здесь он поведал десятилетнюю историю своего рабства и освобождения.
Коротко я изложу ее так.
Во время битвы под Сегедом он попал в плен. Турки отвезли его в Смирну и там продали в рабство. Хозяин, паша, отправил его на галеры, приковав цепью к гребной скамье. Тут он промучился десять лет. Случилось так, что слуга тамошнего английского купца — венгр по имени Лискаи, через других слуг прознал о его знатном происхождении. Они договорились, что если Лискаи удастся выкупить его из рабства, то он получит щедрую награду. Лискаи раздобыл у купца в долг 120 талеров на выкуп, откупил его у паши, оба они сели на корабль и прибыли через Венецию в Вену.
Коллонич тотчас же сообщил об этом Шандору Каройи, и братья встретились в Вене. Как я уже упоминал, они едва виделись раньше, так что у Шандора не было никаких сомнений, что встреченный таким ликованием, избежавший турецкого плена раб есть его родной старший брат Иштван.
С большой любовью признал он в нем родную кровь и повез домой в Надькарои. А прежде щедро наградил Лискаи: сверх понесенных расходов выдал ему еще 500 талеров.
Вскоре дела призвали Шандора Каройи на долгое время в Вену. Но вот стали приходить от его жены письма с жалобами на поведение господина Иштвана, которое день от дня становилось все более нетерпимым. Распутство, безобразия, «самое большое для него удовольствие пьянство и брань».
Хотя грубая брань — самое дешевое из удовольствий, все же нельзя было терпеть брата-безобразника подле жены, женщины скромной и строгой. Шандор переселил его в имение в Мичке. Однако и тут господин Иштван продолжал промачивать пересохшую за десять лет рабства глотку и позволял себе прочие неистовства. Лишь одно доброе дело и сделал: женился. Взял вдову генерала Ласло Чаки — Юдит Йошику.
Но постепенно у Шандора Каройи копилось подозрение, что дело тут нечисто. Господин Иштван, в довершение своих порицаемых моральных качеств, показал себя полным неучем, не знающим грамоты, не помнящим, что было в его жизни до плена. Итак, Шандор потихоньку начал вести следствие, и тут он открыл для себя удивительные вещи. Настолько, что уже открыто осмелился восстать против лжебрата и в ходатайстве перед королем просил Его Величество послать особую комиссию для расследования дела. В ходатайстве было сказано:
«До сего времени не только не выяснилось, что принятая как брат личность была бы полагаемая за павшего в битве под Зентой; но даже и сестра Переньине, и бывший учителем павшего, которые помнят телосложение и черты лица Иштвана, а также родственники да товарищи настоящего Каройи по войску и школе, которые с детства возрастали с ним, личность эту за настоящего Каройи вообще не признают. Далее, хоть и правда, что одиннадцать лет длящиеся бедствия и нищета могут отнять у человека разум и всю его натуру переменить, но здесь перемены так велики, что предположить таковые невозможно; потому как настоящий Каройи, имея большой рот, редкие большие зубы, выдающийся подбородок и густой голос, сверх того показал себя отличным в учении, спокойной натурой, богобоязненными качествами, ученостью; а ведь у этого нынешнего рот мал, зубы мелкие и частые, голос высокий, лицо округлое, единственная его страсть — грубая брань да разгул, настолько, что раз за разом по семь раз напивается допьяна; читать-писать не умеет; да еще, коли от других не слышит, так сказать не может, кто были его родители? Телосложение, черты лица, голос и прочие свойства так сильно перемениться за одиннадцать лет ни в коем случае не могут, а то, что все духовные познания растерять и близких окончательно позабыть, так такое не могло произойти даже в таком случае, если эти одиннадцать лет был бы вынужден провести единственно среди диких зверей.