9 июня 1795 года специально посланный депутат доложил Конвенту: «Сын Капета вчера умер». И что же Конвент? Он принял это известие к сведению.
Однако официальная регистрация факта смерти в соответствующей инстанции состоялась только на третий день после события. Прошло еще два дня, пока наконец городской чиновник составил соответствующий документ.
Неизвестно, что было причиной такой феноменальной небрежности, но во всяком случае она обогатила еще одним фактом собирателей подозрительных моментов вокруг этой смерти.
Имена заявителей: Лан и Гомен.
Кто были эти двое?
Под конец их назначили надзирать и ухаживать за узником. Они в простоте сердечной и донесли, что доверенный их заботам мальчик умер.
Но они не могли знать, есть ли этот мальчик именно тот самый маленький Луи Капет. Потому что если все соображения по поводу немого ребенка правильны, то они приняли под свой надзор уже подмененного мальчика вместо настоящего! Они даже не могли разговаривать с ним, ведь он был немой.
Случилось еще нечто, вернее, не случилось, что только усиливает подозрения. Сестра маленького короля, герцогиня Мария Терезия, тоже сидела в тюрьме Тампль. Почему ее не позвали к постели умирающего братца? Ведь не только из простой человечности это надо было сделать — пусть попрощается с братцем, — а в таком чрезвычайно важном случае, как смерть короля Франции, следовало получить все достоверные свидетельства.
А тут подтверждение — доклад двух простолюдинов.
Никто из членов Конвента даже не вошел в комнату усопшего. А ведь, наверное, среди них были такие, кто знал ребенка еще со времен сапожника Симона либо еще раньше. В чем была причина такой великой секретности, эдаких мероприятий втихомолку? Почему не вызвали вдову сапожника Симона? Даже если она уже находилась в больнице, почему ее не доставили для опознания трупа?
И главное — почему на покойного не посмотрел Баррас?
Ответ со стороны подозрения: посвященные точно знали, что покойный мальчик не был маленьким королем. Особенно хорошо это знал Баррас, о чем речь пойдет позже.
Если уж на регистрацию смерти бросило тень столько подозрительных вещей, то еще больше напускает туману мнение врачей, производивших вскрытие.
Вскрытие производилось 9 июня, то есть еще до объявления о факте смерти, обоими лечащими врачами, Пельтаном и Дюманженом, которым ассистировали два назначенных врача-помощника. В составленном ими протоколе говорится:
«Имея поручение решением подкомитета Конвента, датированным вчерашним днем, вскрыть тело сына Луи Капета и доложить о его состоянии, мы вчетвером прибыли в одиннадцать часов утра к внешним воротам Тампля, где были встречены надзирателями и препровождены на второй этаж. Там в одной из комнат на кровати мы обнаружили мертвое тело мальчика лет десяти, о котором надзиратели сказали, что это умерший Луи Капет, и в котором мы оба признали мальчика, лечение которого мы оба вели уже несколько дней».
В остальной части протокола говорится о результатах вскрытия. (Согласно заключению врачей, причина смерти — развившийся туберкулез.)
И опять: свидетельство тех же самых двух тюремных надзирателей стало решающим в определении личности умершего.
Четырех известных врачей посылает Конвент, они не знают ни юного Луи Капета, ни граждан Лана и Гомена, но вполне удовлетворяются заявлением этих двух простых людей и вообще больше не проявляют никакого интереса.
Совместим равнодушное поведение доктора Пельтана с его нежеланием посетить больного в 11 часов вечера. Разве не правомерно подозрение в том, что он сам отнюдь не был уверен, кого он лечил и чье маленькое тельце лежало перед ним на кровати?
Но дело все еще не закончено! Сегодняшние врачи разбирались с заключением тогдашних своих коллег и обнаружили в нем существенные пробелы. У маленького короля были особые приметы, по которым легко можно было судить об идентичности или подмене личности.
У него на бедре, как следствие игры природы, вены сходились таким образом, что создавали рисунок голубя, повернутого головой вниз. Из нижней челюсти у него рос так называемый «заячий зуб». На шее у него были характерные бороздки. (Впоследствии его нянька полагала, что по этим бороздам узнала настоящего Людовика XVII.) На левом предплечье следы прививок размещались в форме треугольника. На верхней губе был шрам от кроличьего укуса.
Четыре врача осматривали тело. Совершенно невозможно, чтобы они не заметили таких особых примет и не перечислили бы их в протоколе.