В о й н и ц е в (подходит к Софье Егоровне). Софи!
А н н а П е т р о в н а. Бог знает, что делается! Успокойтесь, Софи! Дай воды, Сергей!
В о й н и ц е в. Софи! Не убивайте себя… Перестаньте! (Платонову.) Чего вы ждете здесь, Михаил Васильич? Уйдите, бога ради!
А н н а П е т р о в н а. Будет, Софи, будет! Довольно!
П л а т о н о в (подходит к Софье Егоровне). Ну чего? Э-э… (Быстро отходит.) идиотство!
С о ф ь я Е г о р о в н а. Отойдите от меня прочь! Все! Не нуждаюсь я в вашей помощи! (Анне Петровне.) Отойдите прочь! Я вас ненавижу! Я знаю, кому я обязана всем этим! Не пройдет это вам даром!
А н н а П е т р о в н а. Тссс… Не следует браниться.
С о ф ь я Е г о р о в н а. Не будь над ним вашего развращающего авторитета, не губил бы он меня! (Рыдает.) Прочь! (Войницеву.) И вы… и вы отойдите!
Войницев отходит, садится за стол и кладет голову на руки.
А н н а П е т р о в н а (Платонову). Ступайте отсюда, вам говорят! Удивительный вы идиот сегодня! Чего вы еще хотите?
П л а т о н о в (затыкает уши). Куда же я пойду? Я окоченел от холода… (Идет к двери.) Хоть бы черти прибрали скорей…
Входит Т р и л е ц к и й.
ЯВЛЕНИЕ IX
Те же и Т р и л е ц к и й.
Т р и л е ц к и й (в дверях). Я тебе задам такого доклада, что ты и своих не узнаешь!
Г о л о с Я к о в а. Барин приказали…
Т р и л е ц к и й. Пойди и поцелуйся с своим барином! Он такой же болван, как и ты! (Входит.) Неужели и здесь его нет? (Падает на диван.) Ужасно! Это… это… это… (Вскакивает.) Ох! (Платонову.) Трагедия на исходе, трагик! На исходе-с!
П л а т о н о в. Что тебе?
Т р и л е ц к и й. Что ты здесь проедаешься? Где ты шляешься, несчастный? Как тебе не стыдно, не грешно? Философствуешь здесь? Проповеди читаешь?
П л а т о н о в. Говори по-человечески, Николай! Что тебе?
Т р и л е ц к и й. Это скотство! (Садится и закрывает руками лицо.) Несчастье, какое несчастье! Кто мог ожидать?
П л а т о н о в. Что случилось?
Т р и л е ц к и й. Что случилось? А ты и не знаешь? Тебе и дела нет до этого? Тебе некогда?
А н н а П е т р о в н а. Николай Иваныч!
П л а т о н о в. Саша, что ли? Говори, Николай! Этого еще недоставало! Что с ней?
Т р и л е ц к и й. Спичками отравилась!
П л а т о н о в. Что ты говоришь?
Т р и л е ц к и й (кричит). Спичками отравилась! (Вскакивает.) На, читай! Читай! (Подносит к его глазам записку.) Читай, философ!
П л а т о н о в (читает). «Самоубийцев грешно поминать, но меня поминайте. Я лишила себя жизни в болезни. Миша, люби Колю и брата, как я тебя люблю. Не оставь отца. Живи по закону. Коля, господь тебя благословит, как я благословляю материнским благословением. Простите грешную. Ключ от Мишиного комода в шерстяном платье»… Золото мое! Грешная! Она грешная! Этого еще недоставало! (Хватает себя за голову.) Отравилась…
Пауза. Саша отравилась… Где она? Послушай! Я к ней пойду! (Срывает с руки повязку.) Я… я воскрешу ее!
Т р и л е ц к и й (ложится на диван лицом вниз). Прежде чем воскрешать, не нужно было убивать!
П л а т о н о в. Убивать… Зачем ты, безумец, говоришь… это слово? Да разве я убивал ее? Разве… разве я хотел ее смерти? (Плачет.) Отравилась… Этого еще недоставало, чтоб переехать меня колесом, как собаку! Если это наказание, то… (машет кулаком) это жестокое, безнравственное наказание! Нет, это уж выше сил моих! Выше! За что? Ну грешен, положим, подл… но всё-таки ведь жив еще!
Пауза. Глядите на меня теперь все! Глядите! Нравится?
Т р и л е ц к и й (вскакивает). Да, да, да… Будем теперь плакать… Кстати, глаза на мокром месте… Выпороть бы тебя хорошенько! Одевай шапку! Едем! Муж! Хорош муж! Погубил женщину ни за что, ни про что! Довел до чего! А эти и держат его здесь! Нравится он им! Оригинальный человек, интересный субъект, с грустью благородной на лице! Со следами когда-то бывшей красоты! Поедем-ка! Посмотришь, что ты наделал, интересный субъект, оригинал!
П л а т о н о в. Без слов… без слов… Не нужно слов!
Т р и л е ц к и й. Счастье твое, живодер, что я сегодня чуть свет домой заехал! Ну что было бы, если бы я не заехал, если б я не захватил? Умерла бы она! Понимаешь ты это или нет? Ты обыкновенно все понимаешь, кроме самых обыкновенных вещей! О, я бы тебе тогда задал! Я не посмотрел бы на твою жалостную физиономию! Если бы ты поменьше болтал своим окаянным языком да побольше сам слушал, то не было бы этого несчастья! За нее я и десять не возьму таких умников, как ты! Едем!
В о й н и ц е в. Не кричите! Ах… Как надоели все…
Т р и л е ц к и й. Едем!
П л а т о н о в. Постой… Так она… не умерла, ты говоришь?
Т р и л е ц к и й. А тебе хотелось бы, чтоб она умерла?
П л а т о н о в (вскрикивает). Не умерла! Я не пойму никак… Не умерла? (Обнимает Трилецкого.) Жива! (Хохочет.) Жива!
А н н а П е т р о в н а. Не понимаю!.. Трилецкий, извольте сказать толком! Все они сегодня как-то особенно глупы! Что же значит это письмо?
Т р и л е ц к и й. Она написала это письмо… Если б не я, она успела бы умереть… А теперь страшно больна! Не знаю, вынесет ли ее организм… О, пусть она только умрет, тогда… Отойди ты от меня, пожалуйста!
П л а т о н о в. Напугал ты меня как! Боже мой! Жива она еще! Значит, ты не допустил ее умереть? Милый мой! (Целует Трилецкого.) Дорогой! (Хохочет.) Не верил в медицину, но теперь даже и в тебя верю! Что с ней теперь? Слаба? Нездорова? Но мы поднимем ее!
Т р и л е ц к и й. Вынесет ли она еще!
П л а т о н о в. Вынесет! Не она вынесет, так я вынесу! Зачем же ты сначала не сказал, что она жива? Анна Петровна! Милая женщина! Воды стакан холодной, и я счастлив! Простите меня, господа, все! Анна Петровна!.. Я с ума схожу!.. (Целует у Анны Петровны руку.) Жива Саша… Воды, воды… моя дорогая!
А н н а П е т р о в н а выходит с пустым графином и через минуту входит с водой. (Трилецкому.) Едем к ней! На ноги ее, на ноги! Вверх ногами всю медицину от Гиппократа до Трилецкого! Всё переворочаем! Кому же и жить на этом свете, как не ей? Едем! Но нет… подожди! Голова кружится… Я страшно болен… Постой… (Садится на диван.) Отдохну и едем… Очень слаба?
Т р и л е ц к и й. Очень… Обрадовался! Чему он обрадовался, не понимаю!
А н н а П е т р о в н а. И я испугалась. Говорить нужно потолковей! Пейте! (Подает Платонову воду.)
П л а т о н о в (пьет с жадностью). Спасибо, добрая женщина! Негодяй я, необыкновенный негодяй! (Трилецкому.) Сядь возле меня! (Трилецкий садится.) И ты весь измучился… Спасибо тебе, друг. Много она хватила?
Т р и л е ц к и й. Хватило бы на тот свет отправиться.
П л а т о н о в. Экая… Ну, слава богу. Рука болит… Дайте мне еще пить. Я сам ужасно болен, Николай! Еле голову на плечах держу… Того и смотри, что свалится… У меня, должно быть, горячка будет. Солдатики в ситцевых мундирах, с острыми шапочками так и мелькают перед глазами… Желто и зелено кругом… Закати-ка мне chinini sulphurici…
Т р и л е ц к и й. Закатить бы тебе сотню-другую горячих!
П л а т о н о в (хохочет). Шути, шути… Я иногда смеюсь твоим остротам. Ты мне деверь или шурин? Боже мой, как я болен! Ты представить себе не можешь, как я болен!
Трилецкий щупает ему пульс.
А н н а П е т р о в н а (тихо Трилецкому). Везите его, Николай Иваныч! Я сама к вам сегодня приеду, поговорю с Александрой Ивановной. Что это ей вздумалось нас так пугать? Не опасно?
Т р и л е ц к и й. Нельзя еще ничего сказать. Отравиться не удалось, но в общем… беда!
П л а т о н о в. Что ты ей дал?
Т р и л е ц к и й. То, что следует. (Встает.) Едем!
П л а т о н о в. А генеральше что ты сейчас дал?
Т р и л е ц к и й. Бредишь… Едем!
П л а т о н о в. Едем… (Встает.) Сергей Павлович! Брось! (Садится.) Брось! Чего пригорюнился? Точно солнце у земли украли! А еще тоже философию когда-то учил! Будь Сократом! А? Сергей Павлович! (Тихо.) Впрочем, я сам не знаю, что говорю…
Т р и л е ц к и й (кладет ему на голову руку). Ты еще заболей! Ну да тебе для очистки совести не мешает поболеть!