Т и х о н (рассматривает медальон). Краденые часики… Ну, да ладно, пей… (Наливает водки.) Трескай…
Б о р ц о в. Только ты пальцами… не тово… (Пьет медленно, с судорожной расстановкой.)
Т и х о н (открывает медальон). Гм… Мадама!.. Откуда это ты подцепил такую?
М е р и к. А покажь-ка! (Встает и идет к прилавку.) Дай-ка поглядеть!
Т и х о н (отстраняет его руку). Куда лезешь? Из рук гляди!
Ф е д я (поднимается и идет к Тихону). Дай-кась и я погляжу!
К прилавку подходят с разных сторон странники и прохожие.
Группа.
М е р и к (крепко обеими руками держит руку Тихона с медальоном и молча смотрит ни портрет).
Пауза. Красивая дьяволица! Из барынь…
Ф е д я. Из барынь… Щеки этта, глаза… Оттопырь руку-то, не видать! Волосья по самый пояс… Чисто как живая! Говорить собирается…
Пауза.
М е р и к. Для слабого человека это первая гибель. Сядет этакая верхом на шею и… (машет рукой) и - крышка тебе!
Слышен голос Кузьмы: «Тпррр… Стой, тетеря!»
Входит К у з ь м а.
ЯВЛЕНИЕ III
Те же и К у з ь м а.
К у з ь м а (входит). Стоит кабачок на пути - ни проехать, ни пройти. Мимо отца родного днем поедешь, не приметишь, а кабак и в потемках за сто верст видать. Расступись, кто в бога верует! Ну-кася! (Стучит пятаком о прилавок.) Стакан мадеры настоящей! Живо!
Ф е д я. Ишь ты, черт верченый!
Т и х о н. Руками-то не размахивай! Зацепишь!
К у з ь м а. На то они и от бога дадены, чтобы ими размахивать. Растаяли, сахарные, тетка ваша подкурятина! Дождя испужались, нежные! (Пьет.)
Е ф и м о в н а. Испужаешься, добрый человек, коли на пути такая ночь захватит. Таперича, слава богу, благодать, по дорогам деревень и дворов много, есть где от погоды уйти, а допрежь и не приведи создатель что было! Сто верст пройдешь и не токмо что деревни или двора, щепочки не узришь. Так и ночуешь на земле…
К у з ь м а. А давно, баба, на свете маешься?
Е ф и м о в н а. Восьмой десяток, батюшка.
К у з ь м а. Восьмой десяток! Скоро доживешь до вороньего века. (Глядит на Борцова.) А это что за изюмина? (Глядит в упор на Борцова.) Барин!
Борцов узнает Кузьму и, сконфузившись, идет в угол и садится на скамью. Семен Сергеич! Да это вы или не вы? А? С какой такой стати вы в этом кабаке? Нешто вам тут место?
Б о р ц о в. Молчи!
М е р и к (Кузьме). Кто это?
К у з ь м а. Мученик несчастный! (Нервно ходит около прилавка.) А? В кабаке, скажи на милость! Оборванный! Пьяный! Я встревожился, братцы… Встревожился… (Говорит Мерику полушепотом.) Это наш барин… ваш помещик, Семен Сергеич, господин Борцов… Видал, в каком виде? На какого человека он похож таперя? То-то вот… пьянство до какой степени… Налей-кась! (Пьет.) Я из его деревни, из Борцовки, может, слыхали, за двести верст отседа, в Ерговском уезде. Крепостными у его отца были… Жалость!
М е р и к. Богатый был?
К у з ь м а. Большой…
М е р и к. Профуфырил отцовское-то?
К у з ь м а. Нет, судьба, друг милый… Господин был большой, богатый, тверезый… (Тихону.) Чай, сам, небось, видывал, как, бывалыча, тут мимо кабака в город езживал. Лошади барские, шустрые, коляска лесорная - первый сорт! Пять троек держал, братец ты мой… Лет пять назад, помню, едет тут через Микишкинский паром и заместо пятака рупь выкидывает… Некогда, говорит, мне сдачу ждать… В-во!
М е р и к. Ума, стало быть, решился.
К у з ь м а. Словно как будто ум и при нем… Из малодушества всё вышло! С жиру! Первое дело, ребята, из-за бабы… Полюбил он, сердешный, одну городскую, и представилось ему, что краше ее на всем свете нет… Полюбилась ворона пуще ясна сокола. Из благородных девушка… Не то чтобы какая беспутная или что, а так… вертуха… Хвостом - верть! верть! Глазами - щурь! щурь! И всё смеется, и всё смеется! Никакого ума… Барам это ндравится, по-ихнему умная, а по-нашему, по-мужицкому - взял бы да со двора прогнал… Ну… полюбилась и - пропадай ты, доля барская! Стал с ней хороводиться, то да се, чай да сахар, прочее… на лодках всю ночь ездиют, на фортепьянах…
Б о р ц о в. Не рассказывай, Кузьма! К чему? Какое им дело до моей жизни?
К у з ь м а. Извините, ваше высокоблагородие, я только самую малость… Рассказал им и будет с них… Я малость, потому встревожился… Очень уж я встревожился! Налей-кась! (Пьет.)
М е р и к (полушепотом). А она его любила?
К у з ь м а (полушепотом, который постепенно переходит в обыкновенную речь). Как не любить? Барин не пустяковый… Полюбишь, коли ежели тыща десятин да денег куры не клюют… Сам-то солидный, сановитый, тверезый… каждого начальства всё одно, как вот я тебя сичас… за ручку… (берет Мерика за руку) «здрасте и прощайте, милости просим»… Ну, прохожу однажды, это самое, вечером, через сад господский… сад-то, брат, ввво! верстами меряй… иду потихоньку, смотрю это, а они сидят на лавочке и друг дружку (изображает звук поцелуя) целуют. Он ее раз, она, змея, его два… Он ее за белу ручку, а она вся - вспых! и жмется, так и жмется к нему, чтоб ей… Люблю, говорит, тебя, Сеня… А Сеня, как окаянный человек, ходит с места на место и счастьем похваляется с малодушества… Тому рупь, тому два… Мне на лошадь дал. Всем долги простил на радостях…
Б о р ц о в. Ах… Ну к чему рассказывать? У этого народа никакого сожаления… Больно ведь!
К у з ь м а. Я малость, барин! Просют! Отчего чуточку не рассказать? Ну, ну, я не буду, ежели серчаете… Не буду… Мне плевать на них…
Слышны почтовые звонки.
Ф е д я. Ты не ори, потихоньку…
К у з ь м а. Я и так потихоньку… Не велит, ничего не поделаешь… Да и рассказывать больше нечего. Повенчались - вот и всё… Больше ничего и не было. Налей-кась Кузьме бессребренику! (Пьет.) Не люблю пьянства! В самый раз, когда господам, после венца, за ужин садиться, она возьми да и убеги в карете… (Шепотом.) В город к аблакату дернула, к полюбовнику… А? Какова? В самый настоящий момент! То-ись… убить мало!
М е р и к (задумчиво). Да… Ну что же дальше?
К у з ь м а. Очумел… Вот, как видишь, стал зашибать муху и ноне, сказывают, до шмеля дошел… То были мухи, а теперь - шмель… И до сей поры любит. Погляди: любит! Должно, идет таперь пешком в город на нее одним глазочком взглянуть… Взглянет и - назад…
К кабаку подъезжает почта. П о ч т а л ь о н входит и пьет.
Т и х о н. А нынче запоздала пошта!
П о ч т а л ь о н молча расплачивается и уходит.
Почта со звоном уезжает.
Г о л о с и з у г л а. В этакое ненастье пошту ограбить - раз плюнуть!
М е р и к. Жил на свете 35 лет и ни разу пошты не грабил.
Пауза. Таперь уехала, поздно… Поздно…
К у з ь м а. Каторги понюхать желательно?
М е р и к. Люди грабят, не нюхают. Да хоть и каторга! (Резко.) Дальше что?
К у з ь м а. Ты про несчастного?
М е р и к. А то про кого же?
К у з ь м а. Второе дело, братцы, откуда разоренье пошло - зять, сестрин муж… Вздумал он за зятя в банковом обчестве поручиться… тысяч на тридцать… Зять любит взять… известно, знает, шельма, свой интерес и ухом своим свиным не ведет… Взял, а платить не надоть… Наш так и заплатил все тридцать. (Вздыхает.) Глупый человек за глупость и муки терпит. Жена с аблакатом детей прижила, а зять около Полтавы именье купил, наш же, как дурак, по кабакам ходит да нашему брату мужику жалится: «Потерял я, братцы, веру! Не в кого мне теперь, это самое, верить!» Малодушество! У всякого человека свое горе бывает, змеей за сердце сосет, так и пить, значит? Взять, к примеру, хоть нашего старшину. Жена к себе учителя среди бела дня водит, мужнины деньги на хмель изводит, а старшина ходит себе да усмешки на лице делает… Поосунулся только малость…
Т и х о н (вздыхает). Кому какую бог силу дал…
К у з ь м а. Сила разная бывает, это правильно… Ну? Сколько тебе? (Расплачивается.) Забирай кровные! Прощай, ребята! Спокойной вам ночи, приятного сна! Бегу, пора… Акушерку к барыне из больницы везу… Чай, заждалась сердешная, размокла… (Убегает.)
Т и х о н (после паузы). Эй, ты! Как вас? Несчастный человек, иди выпей! (Наливает.)