П л а т о н о в. Нет. Я его бросил.
С о ф ь я Е г о р о в н а. Гм… Это все-таки не мешает ведь вам быть человеком?
П л а т о н о в. Виноват… Я не понимаю вашего вопроса…
С о ф ь я Е г о р о в н а. Я неясно выразилась. Это вам не мешает быть человеком… тружеником, хочу сказать, на поприще… ну хоть, например, свободы, эмансипации женщин… Не мешает это вам быть служителем идеи?
Т р и л е ц к и й (в сторону). Завралась!
П л а т о н о в (в сторону). Вот как! Гм… (Ей.) Как вам сказать? Пожалуй, что это и не мешает, но… чему же мешать-то? (Смеется.) Мне ничто не может мешать… Я лежачий камень. Лежачие камни сами созданы для того, чтоб мешать…
Входит Щ е р б у к.
ЯВЛЕНИЕ XIV
Те же и Щ е р б у к.
Щ е р б у к (в дверях). Лошадям овса не давай: плохо везли!
А н н а П е т р о в н а. Ура! Мой кавалер пришел!
В с е. Павел Петрович!
Щ е р б у к (молча целует у Анны Петровны и Саши руку, молча кланяется мужчинам, каждому отдельно и отдает общий поклон). Друзья мои! Скажите мне, недостойному субъекту, где та особа, видеть которую душа моя стремится? Подозрение имею и думаю, что эта особа - оне! (Указывает на Софью Егоровну.) Анна Петровна, позвольте мне просить вас отрекомендовать меня им, чтобы они знали, что я такой за человек!
А н н а П е т р о в н а (берет его под руку и подводит к Софье Егоровне). Отставной гвардии корнет Павел Петрович Щербук!
Щ е р б у к. А касательно чувств?
А н н а П е т р о в н а. Ах да… Наш приятель, сосед, кавалер, гость и кредитор.
Щ е р б у к. Действительно! Друг первейший его превосходительства покойничка генерала! Под предводительством его брал крепости, именуемые женским полонезом. (Кланяется.) Позвольте ручку-с!
С о ф ь я Е г о р о в н а (протягивает руку и отдергивает ее назад). Очень приятно, но… не нужно.
Щ е р б у к. Обидно-с… Вашего супруга на руках носил, когда он еще под стол пешком ходил… Я от него знак имею и знак сей в могилу унесу. (Открывает рот.) В-во! Зуба нет! Замечаете?
Смех. Я его на руках держал, а он, Сереженька-то, пистолетом, коим забавляться изволил, мне по зубам реприманду устроил. Хе, хе, хе… Шалун! Вы его, матушка, не имею чести знать имени и отчества, в строгости содержите! Красотой своей вы мне одну картину напоминаете… Носик только не такой… Не дадите ручки?
Петрин подсаживается к Венгеровичу 1 и читает ему вслух газету.
С о ф ь я Е г о р о в н а (протягивает руку). Если вы уж так…
Щ е р б у к (целует руку). Merci вас! (Платонову.) Как здоровье, Мишенька? Молодец-то какой вырос! (Садится.) Я знал тебя еще в тот период, когда ты на свет божий с недоумением глядел… И всё растет, и всё растет… Тьфу! чтоб не сглазить! Молодчина! Красавец-то какой! Ну чего, купидон, по военной не идешь?
П л а т о н о в. Грудью слаб, Павел Петрович!
Щ е р б у к (указывает на Трилецкого). Он сказал? Верь ему, свистуну, так без головы останешься!
Т р и л е ц к и й. Прошу не ругаться, Павел Петрович!
Щ е р б у к. Он мне поясницу лечил… Того не ешь, другого не ешь, на полу не спи… Ну и не вылечил. Я его и спрашиваю: «Зачем же ты деньги взял, а не вылечил?» А он и говорит: «Что-нибудь из двух, говорит, или лечить, или деньги брать». Каков молодец?
Т р и л е ц к и й. Для чего же врать, Вельзевул Буцефалович? Сколько вы мне дали денег, позвольте вас спросить? Припомните-ка! Съездил я к вам шесть раз и получил только всего рубль, да еще порванный рубль… Хотел его нищему дать, да нищий не взял. «Порван, говорит, очень, номеров нет!»
Щ е р б у к. И ездил шесть раз не потому, что я болен был, а потому, что у моего арендатора дочка кельк шоз*.
* кое-что (франц. quelque chose).
Т р и л е ц к и й. Платонов, ты близко к нему сидишь… Щелкни его раз от моего имени по лысине! Сделай милость!
Щ е р б у к. Отстань! Довольно! Не раздражай спящего льва! Молод еще, еле видим! (Платонову.) И отец твой был молодец! Мы с ним, с покойничком, большие друзья были. Штукарь он был! Теперь таких и нет проказников, какими мы с ним были… Эхх. Прошло время… (Петрину.) Герася! Побойся всевышнего! Мы здесь беседуем, а ты вслух читаешь! Имей деликатность!
Петрин продолжает читать.
С а ш а (толкает Ивана Ивановича в плечо). Папа! Папа, не спи здесь! Стыдно!
Иван Иванович просыпается и чрез минуту опять засыпает.
Щ е р б у к. Нет… Не могу я говорить!.. (Встает.) Его слушайте… Он читает!..
П е т р и н (встает и подходит к Платонову). Что вы сказали-с?
П л а т о н о в. Решительно ничего…
П е т р и н. Нет, вы что-то сказали-с… Вы сказали что-то про Петрина…
П л а т о н о в. Вам приснилось, должно быть…
П е т р и н. Критикуете-с?
П л а т о н о в. Ничего я не говорил! Уверяю вас, что вам это приснилось!
П е т р и н. Можете говорить, сколько вам угодно… Петрин… Петрин… Что Петрин? (Кладет газету в карман.) Петрин, может быть, в университете обучался, кандидат прав, может быть… Вам это известно?.. Ученое звание за мной до гроба останется… Так-то-с. Надворный советник… Вам это известно? И пожил побольше вашего. Шестой десяточек, слава богу, доживаю.
П л а т о н о в. Очень приятно, но… что же из этого следует?
П е т р и н. Поживите с мое, душенька, так узнаете! Жизнь пережить не шутка! Жизнь кусается…
П л а т о н о в (пожимает плечами). Право, не знаю, что вы хотите этим сказать, Герасим Кузьмич… Я вас не понимаю… Начали вы о себе, а с себя съехали на жизнь… Что может быть общего между вами и жизнью?
П е т р и н. Вот как поломает вас жизнь, потрясет хорошенечко, тогда сами на молодых с предостережением смотреть станете… Жизнь, сударь мой… Что такое жизнь? А вот что-с! Когда родится человек, то идет на одну из трех дорог жизненных, кроме которых других путей не имеется: пойдешь направо - волки тебя съедят, пойдешь налево - сам волков съешь, пойдешь прямо - сам себя съешь.
П л а т о н о в. Скажите… Гм… Вы пришли к этому умозаключению путем науки, опыта?
П е т р и н. Путем опыта.
П л а т о н о в. Путем опыта… (Смеется.) Говорите, почтенный Герасим Кузьмич, кому-нибудь другому, и не мне… Вообще бы я вам советовал не говорить со мной о высоких материях… И смеюсь, и, ей-богу, не верю. Не верю я вашей старческой, самоделковой мудрости! Не верю, друзья моего отца, глубоко, слишком искренно не верю вашим простым речам о мудреных вещах, всему тому, до чего вы дошли своим умом!
П е т р и н. Да-с… Действительно… Из молодого деревца всё сделаешь: и домик, и корабль, и всё… а старое, широкое да высокое, ни к черту не годится…
П л а т о н о в. Я не говорю вообще про стариков; я говорю про друзей моего отца.
Г л а г о л ь е в 1. Я тоже был другом вашего отца, Михаил Васильич!
П л а т о н о в. Мало ли у него было друзей… Бывало, весь двор был запружен каретами да колясками.
Г л а г о л ь е в 1. Нет… Но, значит, и мне вы не верите? (Хохочет.)
П л а т о н о в. Гм… Как вам сказать?.. И в вас, Порфирий Семеныч, плохо верю.
Г л а г о л ь е в 1. Да? (Протягивает ему руку.) Спасибо, дорогой мой, за откровенность! Ваша откровенность еще более привязывает меня к вам.
П л а т о н о в. Вы добряк… Я даже глубоко уважаю вас, но… но…
Г л а г о л ь е в 1. Пожалуйста, говорите!
П л а т о н о в. Но… но нужно быть слишком доверчивым, чтобы веровать в тех фонвизинских солидных Стародумов и сахарных Милонов, которые всю свою жизнь ели щи из одной чашки со Скотиниными и Простаковыми, и в тех сатрапов, которые потому только и святы, что не делают ни зла, ни добра. Не рассердитесь, пожалуйста!
А н н а П е т р о в н а. Не люблю я подобных бесед, а в особенности, если они ведутся Платоновым… Всегда плохо оканчиваются. Михаил Васильич, рекомендую вам нашего нового знакомого! (Указывает на Венгеровича 2.) Исак Абрамович Венгерович, студент…
П л а т о н о в. А… (Встает и идет к Венгеровичу 2.) Очень приятно! Очень рад. (Протягивает руку.) Дорого я дал бы теперь, чтобы иметь право опять называться студентом…
Пауза. Я вам руку подаю… Берите же мою или давайте мне свою…