Доктор Мартин. Пожалуйста, сделайте все, чтобы успокоить Руфь… Быть может, вам удастся. Только вам! Женщины сердцем понимают в таких вещах больше, чем мужчины разумом… А я для этой цели подхожу меньше, чем кто-либо, потому что я… Ну просто потому, что я люблю Руфь. Вы же понимаете.
Из кустов высовывается мужчина, бросает камнями в стекло двери, которое разлетается вдребезги, и снова скрывается в кустах.
(Кричит вне себя.) Подлый антисемит, нацист, негодяй! Неужели они до сих пор ничему не научились!
Иоганна. Невероятно.
Доктор Мартин. Пожалуйста, прошу вас, идите к Руфи, постарайтесь успокоить ее. Мне надо идти к тяжелобольному. Необходимо! Хоть на несколько минут!
Иоганна. Хорошо, Мартин!
Доктор Мартин. Спасибо, Иоганна! (Быстро уходит налево.)
Иоганна стучится в комнату Руфи и входит. Через несколько секунд они выходят вместе и садятся на лужайке.
Иоганна(оглядывается). Как здесь хорошо.
Руфь. Я должна уйти от Мартина.
Иоганна. Уйти? Почему? И куда?.. Тебе не надо уходить.
Руфь. Уж лучше бы меня в Освенциме отправили в газовую камеру.
Иоганна(после паузы). Руфь, Мартин любит тебя.
Руфь. Именно поэтому я и должна уйти от него… Пожалуйста, не будем больше говорить об этом.
Иоганна. Я должна с тобой говорить об этом, Руфь. Должна! Это необходимо. (Пауза.) Я часто и подолгу думаю и никак не могу понять, почему ты так замкнуто держишься по отношению к Мартину, так неприступно, словно он твой смертельный враг. Если бы ты не любила больше всего на свете своего братишку Давида, можно было бы думать, что ты вообще не способна ни на какие чувства.
Руфь(равнодушно). Это нетрудно объяснить, это само собой разумеется. Давид — мальчик и мой брат. Мартин — мужчина. А с тех пор, как я побывала на кушетке в конторе у эсэсовцев, мужчины кажутся мне самыми страшными чудовищами на свете. Палачи! И до конца жизни они останутся для меня палачами… Пожалуйста, не будем больше говорить об этом.
Из-за угла дома выходит Давид и направляется к Руфи и Иоганне.
Иоганна. Как хочешь, Руфь! Но когда-нибудь мы поговорим об этом подробно… У вас с Мартином все должно быть снова хорошо.
Давид садится около Руфи.
Руфь(наклоняется к Давиду и нежно целует его в щеку). Задачки сделал?
Давид. Конечно! Решил в пять минут. (Пауза.) А вот мой друг Андреас никогда не делает арифметику.
Руфь. Почему же?
Давид. Да у него не хватает времени: он все рыбу удит. А задачки просто списывает у меня.
Руфь. Если учитель узнает, вам попадет.
Давид. Не узнает.
Руфь. Ты выпил молоко?
Давид. Да, залпом!
Руфь. Молоко надо пить маленькими глотками.
Давид. По арифметике я — первый в классе. И по устному счету тоже!
Руфь(улыбаясь). Ну сколько будет — к тридцати семи прибавить семьдесят шесть и отнять пятнадцать?
Давид(тотчас же). Девяносто восемь!
Иоганна(улыбаясь). Неужели верно? (Считает в уме.) Верно.
Давид. Меня в школе зовут Эйнштейном.
Иоганна. А кем ты хочешь стать, Давид? Ты уже решил?
Давид. Да. Эйнштейном! (Руфи.) Сколько будет — один трубочист плюс белая кошка у него под мышкой?
Руфь. Не знаю.
Давид. Один трубочист и одна черная кошка.
Руфь улыбается и снова целует Давида в щеку.
Ах да! Чуть не забыл. (Вынимает что-то из кармана и показывает Руфи и Иоганне.) Эти три звездочки я нашел у тебя в столе. В самой глубине ящика! Красивые, правда? (Снова прячет в карман.) Пойду-ка решу задачки для Андреаса. (Встает и быстро идет к дому). Пока! (Уходит.)
Руфь. Эти три звезды они прицепили мне и моим родителям, перед тем как их убили, а меня отправили в концлагерь. Я сняла эти звезды с трупов моих родителей и взяла их с собой в лагерь. С тех пор для меня навсегда, навечно померкли все звезды неба.