Председатель. Господин профессор Крепелино, прошу вас.
Профессор Крепелино, человек лет шестидесяти пяти, выступает вперед.
Профессор Крепелино. В течение шести недель, проведенных обвиняемой в предварительном заключении, я каждую неделю беседовал с ней и каждый раз не менее часа! Я пришел к выводу, что обвиняемая, поскольку речь идет о ее психическом состоянии, вполне несет ответственность за свой поступок. Фрейлейн Боденгейм не душевнобольная. Во время наших бесед выяснилось, что она вследствие пережитого в концлагере утратила всякий интерес к себе самой и к своей судьбе. При поверхностном знакомстве с пей можно было бы сделать вывод, что это притупление чувств, распространяющееся на все окружающее. Но это не так.
Правда, она уничтожена как женщина и, вероятно, не способна вообще на любовь к мужчине. Но ее интерес к окружающему совершенно нормален. Она любит своего брата Давида. Она глубоко привязана к своей подруге Иоганне.
А в момент ареста, прощаясь со своим бывшим женихом, господином доктором Мартином, она нисколько не думает о собственной судьбе, хотя ей грозит пожизненная каторга, а беспокоится лишь о нем, потому что причинила ему горе…
Все это — выражения чувств нормального человека, который ощущает свои связи с окружающим, и можно надеяться, что впоследствии обвиняемая и сама опять приобщится к жизни. Фрейлейн Боденгейм была в здравом уме и твердой памяти, когда умышленно и преднамеренно застрелила убийцу своих родителей. В обществе, где царит справедливость, и только справедливость, она должна была бы нести полную ответственность за свои поступки. К сожалению, компетенция психиатрической экспертизы не настолько широка, чтобы судить о том, можно ли в обществе, в котором многие преступники, связанные с прежним режимом, не получили заслуженного возмездия, наказывать обвиняемую за то, что она убила преступника, безнаказанно убившего ее родителей. Я хотел бы только сказать: когда темно, зажигают свет. Руфь Боденгейм зажгла свет.
Аплодисменты и свист в публике.
Председатель. Тише!.. Господин профессор, ваши последние слова не имеют отношения к функциям эксперта. (Пауза.) Есть еще вопросы к господам экспертам?
Прокурор и защитник отрицательно качают головой.
Тогда на этом я заканчиваю разбирательство и предоставляю слово господину прокурору.
Прокурор. Господа судьи! Моя речь будет краткой. На этом процессе не надо было уличать преступника. Обвиняемая, сама созналась в том, что убила Цвишенцаля. Более того — она заявила, что самочувствие ее после этого улучшилось. Это свидетельствовало бы о чудовищной преступности ее натуры, если бы мы имели дело с психически нормальным человеком. Но обвиняемая ненормальна. Господин судебно-медицинский эксперт доктор Штамм, известный и уважаемый ученый, заявил, что обвиняемая душевнобольная и не несет ответственности за свои поступки. Поэтому я требую оправдания обвиняемой. (Пауза.) Однако при данном психическом состоянии обвиняемой вряд ли возможно просто освободить ее. Человек, способный без всяких угрызений совести, хладнокровно лишить другого человека жизни, в состоянии повторить это в любое время — завтра и послезавтра. Обвиняемая представляет собой постоянную угрозу для окружающих, она социально опасна. Поэтому я предлагаю поместить обвиняемую в психиатрическую лечебницу.
Председатель. Господин защитник, прошу вас.
Защитник. Господа судьи! Господа присяжные! В судебной практике, пожалуй, не часто бывает, чтобы прокуратура отрицала ответственность обвиняемого за убийство, а защитник, напротив, настаивал бы на ней. Эту странную перемену ролей я сейчас и объясню, как обещал господину прокурору. Поскольку господин прокурор допустил неслыханное нарушение закона, оставив без наказания этого убийцу Цвишенцаля, он не может требовать каторги для обвиняемой и пытается заживо похоронить ее в сумасшедшем доме. Таким образом, господин прокурор пытается уйти от возникшей перед ним дилеммы. (Пауза.) Фрейлейн Боденгейм не душевнобольная. Она должна была бы полностью ответить за свой поступок всюду, кроме государства, где судебная власть так равнодушно и несерьезно отнеслась к делу Цвишенцаля. Кстати, это касается и многих других представителей прежнего режима, повинных в различных преступлениях. (Пауза.) Я напоминаю вам о двенадцати страшных годах, о том времени, когда самым тяжким преступлением считалось не убийство, а проявление человечности. Тогда были убиты миллионы евреев. И вот измученная, опозоренная в концлагере девушка убивает одного нациста. Закон, не покаравший человека, который убил родителей обвиняемой, не может теперь покарать и жертву нацизма. (Пауза.) Господа присяжные! Судите не по бездушной букве закона. Прислушайтесь к голосу вашего сердца, к голосу ваших чувств — и вы поймете, где правда и где неправда. Оправдайте Руфь Боденгейм. Если бы она жила в государстве, где закон един для всех, у нее не было бы ни намерения, ни необходимости самой судить убийцу своих родителей, ибо он и без того был бы осужден.