Председатель. Господин прокурор, вы хотите что-нибудь ответить?
Прокурор. Я не сомневаюсь, что уважаемые судьи присоединятся к рекомендации судебного эксперта доктора Штамма. (Пауза.) Господин защитник в ходе судебного разбирательства весьма таинственно обещал объяснить, почему я не хочу считать обвиняемую ответственной за свой поступок и стремлюсь похоронить ее в сумасшедшем доме. Теперь господин защитник приоткрыл завесу. Он заявил, что я не могу отправить обвиняемую в тюрьму, потому что Цвишенцаль, вопреки закону и справедливости, остался безнаказанным. И вот при помощи таких выдумок господин защитник пытается опровергнуть выводы прокуратуры… Господа судьи! Здесь речь идет об очень серьезном деле. Из заключения господина судебного эксперта каждому благоразумному человеку ясно, что обвиняемая больше не в состоянии управлять своими чувствами. Решение это я со спокойным сердцем могу предоставить суду.
Председатель. Обвиняемой предоставляется последнее слово. (Руфи.) Вы хотите сказать что-либо в свою защиту?
Руфь(качает головой). Мне все равно.
Председатель. Суд удаляется на совещание. Уведите обвиняемую.
Члены суда встают и покидают зал через дверь позади стола. Присяжные следуют за ними. Защитник ободряюще пожимает руку Руфи. Доктор Мартин целует Руфь в щеку. Судебный пристав делает ей знак следовать за ним.
Зрители оживленно спорят. Доктор Мартин подходит к экспертам.
Совещательная комната. Судьи и присяжные сидят или расхаживают вокруг стола, курят, иногда подходят к столу и обмениваются несколькими словами. Позади стола на темной стене — большое светлое прямоугольное пятно; раньше здесь, видимо, висел портрет. Секретарь суда продолжает вести протокол.
Кузнец Готлиб. Мы сидим здесь уже несколько часов — и всё ни с места. Если и дальше так пойдет, то мы проторчим здесь до утра. (Пауза.) Я кузнец. Я, конечно, ничего не понимаю в судебных делах, да и откуда мне понимать! Но почеловечески я понимаю, что мы не можем отправить девчонку еще и в тюрьму — она достаточно выстрадала.
Господин Хеберлейн. Господин прокурор ни слова не сказал о том, что обвиняемую следует приговорить к тюремному заключению. Он того же мнения, что и судебный экспорт: обвиняемая не отвечает за свои поступки, и поэтому ее нужно поместить в дом умалишенных.
Кузнец Готлиб. Да, но другой врач, знаменитый психиатр Крепелино, или, как его там, Крепеллини, сказал, что обвиняемая не душевнобольная… Откуда же нам знать, сумасшедшая она или нет, если даже ученые не могут в этом разобраться!
Стекольщик Эбенхольц. Вскоре после войны я вставил сто восемьдесят семь новых стекол в городском сумасшедшем доме — туда, в самую середину, угодила бомба. Бог знает как им удалось тогда раздобыть стекло. Но вот что хочу сказать: я пробыл там с месяц и каждый день с утра до вечера видел сумасшедших. Описать нельзя, что за фокусы они выделывали и что болтали. Как вспомнишь об этом — сразу поймешь, что эта фрейлейн Боденгейм — самый нормальный человек. Если она помешана, то те, в сумасшедшем доме, все нормальные и я, значит, ничего не понимаю и сам, верно, спятил.
Доктор Бук. Итак, перед нами альтернатива: сумасшедший дом или тюрьма? И в том и в другом случае мы совершили бы ужасную несправедливость по отношению к девушке. (Пауза.) Я спрашиваю себя: можно ли было вообще судить Руфь Боденгейм, если убийца ее родителей не был судим?
Первый заседатель. Неужели, господин доктор, вы в самом деле не уверены в том, нужно ли судить человека, виновного в преднамеренном убийстве?..