Высшей точкой сближения Франка с экспрессионистским течением явилась его книга «Человек добр», вышедшая в 1917 году (второе издание — в 1919-м) и вызвавшая сенсационный резонанс.
Сильные стороны этого цикла рассказов сближали его со взглядами и настроениями левого, прогрессивного фланга писателей-экспрессионистов. Остродраматические рассказы Л. Франка, написанные в резкой, выразительной, лаконичной манере, графичные по своему стилистическому рисунку, были полны духовных противоречий, близких левым экспрессионистам.
Именно потому, что в книге «Человек добр» был резко и гневно выражен протест против войны, против реакционного общества, подавляющего и растаптывающего человека, экспрессионисты высоко подняли книгу Л. Франка и объявили ее в известной мере программной для своего движения. Пацифистская позиция автора, его во многом абстрактно гуманистический подход к проблеме человека и общества также были безусловно близки экспрессионистам. Однако у Л. Франка не было того пафоса трагического отчаяния, того подчеркнутого анархического индивидуализма, которые характеризовали многие произведения мятежных писателей-экспрессионистов (Э. Толлера, Г. Кайзера и даже — в известной степени — ранних Бехера и Вольфа). В отличие от мелкобуржуазных интеллигентов Л. Франк был интеллигентом из народа, он не терял никогда прочной веры в силу и стойкость простых людей и протест не переходил у него в крик отчаяния. У Франка, как и у многих немецких писателей, стоявших в ту пору на общедемократических позициях, не было, разумеется, никакой сколько-нибудь ясной концепции будущего, но вера в лучшее будущее оставалась непреходящей, и в его абстрактно гуманистические представления отчетливо вплетались мотивы реального гуманизма — гуманизма боевого, борющегося, не только страдательного или сострадательного, но и действенного.
Существенно отличало Л. Франка от экспрессионистов и его отношение к гуманистическим традициям немецкой классики, к проблеме художественного наследия вообще. Он никогда не восставал против «власти традиций», никогда не призывал к ломке «художественной фактуры» реализма, не звал рвать с классиками, как это делали многие экспрессионисты. В сущности, он всегда оставался продолжателем (и отчасти совершенствователем) традиций критического реализма в литературе. И в этом смысле можно сказать, что, подобно Генриху Манну или Карлу Штернгейму, он лишь на время соприкоснулся с экспрессионистским течением.
С начала 20-х годов мы видим Леонгарда Франка именно в этом русле немецкой литературы его времени. Он — в одном ряду с такими реалистами, как Томас и Генрих Манны, Лион Фейхтвангер, Арнольд Цвейг. Он — на позициях демократа и гуманиста, борца против фашизма и войны, он тянется к идеям социалистов и коммунистов, хотя воспринимает лишь некоторые элементы этих идей, «схватывает» их больше эмоционально, чем теоретически, сердцем, чувством, а не ясным и четким разумением. Для его творчества (в отличие от творчества экспрессионистов, к этому времени, в сущности, уже нарушивших единство своего течения) характерны широкая эпичность, мастерство проникновения в характеры, в психологию, в его прозе нет ни тени экспрессионистской деформации реальности, его повествовательная манера объективна, аналитична. Отзываясь на острые проблемы времени, писатель стремится показывать типичные коллизии и типичные характеры в типических обстоятельствах.
На таких критико-реалистических позициях писатель остается до конца своей жизни. Он не изменил им ни в период своего временного «альянса» с экспрессионизмом, ни тем более впоследствии. Мера и уровень его реализма оказывались различными в различных произведениях, созданных им в 20—50-х годах, но от реалистических принципов он не отходил ни в своей прозе, ни в своих пьесах.
Его роман «Буржуа» оказался произведением значительной критической силы, выражавшим убеждение в неизбежном крушении обветшалого мира капитализма. Написанные в эмиграции романы «Спутники снов» и «Матильда» при всей определенности их антифашистских позиций не получили сильного общественного резонанса из-за некоторой суженности взгляда на мир, из-за известного отъединения мотивов личных от общественных. Этот недостаток оказался, однако, решительно преодоленным в романе «Ученики Иисуса» — в нем предстает снова писатель, весь увлеченный общественной борьбой, антифашист в действии. Столкновение с реальной действительностью Западной Германии, с гнездящимися в ней последышами гитлеризма вызвало в этом романе усиление обличительного, критического пафоса, сделало книгу «Ученики Иисуса» произведением, атакующим реакцию, шовинизм, неофашизм.