Анна(тихо улыбается Карлу). Это мне не повредит, Рихард, сейчас еще не повредит. (Снимает пальто и косынку и кладет на кушетку.)
Карл(снова охвачен волнением и ужасом). Это может тебе повредить.
Анна(Марии, которая собралась уходить). Если ты свободна вечером, я перед ужином еще поднимусь к тебе на минутку… Хорошо?
Мария(подавляя страх и волнение; беспомощно). Я принесла тебе четверть литра молока. Стала кипятить, а оно свернулось.
Анна. Ты балуешь меня, словно младенца. А он (счастливо улыбается) не разрешает мне взять даже веник в руки. Вчера сам мыл пол. Это все ненужно.
Мария(подавляя страх). Так ты зайдешь ко мне, Анна, наверх, правда?.. Обещаешь?
Анна. Конечно, приду.
Мария. А то я могу сама спуститься к тебе… Ну… (запинаясь) ну пока, счастливо. (Боязливо взглянув на Карла, уходит.) Сцена шестая
Анна. Что это с ней сегодня? (Подходит к газовой плитке.) Я была у сапожника. Он, по-моему, приведет твои ботинки в порядок.
Карл(скрывая волнение, больше про себя). Это звучит так, словно ты сказала: я люблю тебя больше жизни.
Анна(уверенным, счастливым голосом, мягко). Я и говорю это все время. Повторяю по сто раз в день. Даже если тебя нет, я говорю: это чашка, из которой ты только что пил кофе.
Карл. Анна!
Анна. Я живу лишь сознанием того, что у меня есть ты, Рихард. Жизнь столько времени шла мимо меня.
Карл(тяжело двигаясь, садится за стол; говорит без особого выражения, как человек, который решил сказать все, что бы дальше ни произошло). Тебе пришло письмо, Анна.
Анна(возится у плитки, спокойно). Мне — письмо? (Проходит мимо Карла и гладит его по голове.) Я уже много лет не получаю писем, Рихард. От кого же? (Возвращается к плитке.)
Карл(встает, вынимает письмо из кармана). От Рихарда!
Анна(стоит спиной к Карлу, замирает на миг, не решаясь осознать то, что было сказано. Изменившимся голосом, громко, словно пытаясь заглушить мысли об услышанном). Какое это будет счастье, Рихард, когда у нас родится ребенок! Наш ребенок!
Карл. Письмо пришло еще вчера. Я прочитал его, Анна, я его прочитал.
Анна(встряхивает головой и плечами, словно сбрасывая с себя что-то, и кричит громко и умоляюще, явно не понимая, что он говорит ей). Ты не должен был читать его! Сжечь! (Оборачивается; в невероятном ужасе.) Что?! Что ты говоришь?! Что ты сказал?!
Карл. Письмо! Теперь ты тоже должна его прочитать.
Анна(широко раскрытыми глазами смотрит на Карла, словно в ожидании смертельного удара). Кто его написал?
Карл выдерживает ее взгляд, молчит.
Кто?
Карл. Рихард.
Анна(вдруг словно помешанная). А ты? Господи боже мой, а ты?
Карл. Я должен все рассказать тебе.
Анна(растерянно). Это прошлое идет издалека… Подходит ко мне, и я не могу скрыться от него. (Лицо и движения Анны преображаются, словно она готова встретить свою судьбу.) Скажи мне все! Скажи мне теперь все!
Карл. Рихард рассказывал мне о тебе, Анна. (Запинается.)
Анна. Дальше! Я слушаю… Всё!
Карл. Я не лгал тебе, Анна, я не обманщик.
Анна(гордо, несколько задетая; укоризненно). Я знаю. Я этого никогда не думала… Но теперь я должна все понять. Обдумать. Ведь оно было, это прошлое.
Карл. Мы вместе попали в плен. Сразу в сентябре четырнадцатого года. Четырнадцатого числа!
Анна. Открытка из воинского ведомства — все, что от этого осталось.
Карл. Зиму мы провели в лагере, а летом работали в степи. Там мы копали рвы. Три лета подряд мы возились с одними и теми же рвами. И никого вокруг. Только небо, степь и мы вдвоем… и ты, Анна, и ты!
Анна садится на кушетку и прислушивается к его словам, готовая разрушить все свое счастье, свою любовь, если этого потребует Карл.
Он говорил о тебе. Три года! Все только о тебе! Он… Рихард, тосковал по тебе, Анна. (Обреченно.) Он смертельно тосковал там, в этом проклятом одиночестве. И мне он все рассказывал о тебе, Анна, мне… Но не в этом дело. Не в этом. Если бы ты была другой, Анна, если бы он рассказывал о другой женщине!.. Но речь шла о тебе, Анна, о тебе!.. Ты была во мне с самого начала. Он сперва этого и не замечал. Но потом, позже, когда он, возможно, и заметил, — уже не мог ничего изменить. Это было выше его сил! Он не мог не говорить о тебе. Не мог! Потому что страшно, горько тосковал!