Анна. Он бьет ее на глазах у ребенка… У ребенка! (Мягко, как во сне.) А вот Хаузер ведет себя совсем иначе. Я вчера их видела обоих во дворе. Они говорили про картошку. Какая лучше — белая или розовая. Так мирно разговаривали! Они все еще живут в комнате втроем… Как это им удается, не знаю. (Встает, достает из шкафа белую скатерть и стелет ее на стол.)
Карл. Ты стелешь сегодня белую скатерть?
Анна. Сегодня — белую.
Карл(подходит к плитке, берёт пустую бутылку из-под молока). Пойду попробую достать молока для тебя.
Анна(продолжая накрывать на стол). Ты не достанешь. Его нет.
Карл(счастливым голосом). Тебе нужно пить молоко.
Анна. А деньги?.. У тебя же нет денег.
Робко входит Мария, молча и вопросительно смотрит на них.
Карл. Есть еще… Вот, остались.
Анна. Значит, ты опять ничего не ел! Ну нельзя же так. Кто много работает, должен есть. Ты должен есть, Карл.
Карл, счастливый и смущенный, как ребенок, которого застигли врасплох, улыбается и выходит из комнаты.
Мария(смотрит Карлу вслед, затем вопросительно на Анну, подбегает к ней и обнимает ее). Он все тебе рассказал? Что Рихард возвращается?
Анна(смотрит поверх головы Марии; очень серьезно). Да, Рихард возвращается.
Мария(обнимает Анну еще крепче). Правда?.. Ах, Анна!
Анна(загадочно и вопросительно смотрит поверх ее головы, мягко освобождается; слегка ревниво). Мой муж возвращается… Как ты тогда сказала мне?.. «Это, должно быть, чудесно!» Не так ли! «Это, должно быть, чудесно! — сказала ты. — Такой мужчина! Настоящий мужчина!» (Отворачивается от Марии, под ее растерянно-вопрошающим взглядом срывает несколько левкоев из горшка, стоящего на окне, и ставит их в стакан с водой на накрытый стол.) А теперь мы можем ненадолго подняться к тебе.
Мария(вопросительно). Анна?
Анна(со своей непроницаемой улыбкой). Ну что?.. Идем!
Мария. Ты сердишься на меня?
Анна(спокойно и уверенно). За что же! (От двери возвращается к кушетке, берет косынку, накидывает ее и уходит вслед за Марией.)
Раздается шипящий звук граммофона, он прерывается, затем возникает снова и вдруг затихает, будто закрыли окно какой-то квартиры. Шаги в передней, кто-то приближается хромая. Грузные шаги, словно несут что-то тяжелое. В дверь стучат. Через некоторое время снова стучат. Дверь открывается. Входит Рихард, обросший, измученный, в длинной грязной шинели. На сапогах — засохшая грязь по самую щиколотку. Останавливается в дверях, оглядывается, осторожно кладет рюкзак на стул у двери, на который в свое время Карл положил свой узелок. Осматривается со счастливой улыбкой, снимает шинель, хочет повесить ее, но не знает, куда пристроить грязную одежду в этой чистенькой комнате.
Осторожно вешает шинель на спинку стула. Слегка прихрамывая, расхаживает по комнате, осматриваясь, как человек, который пришел к себе домой, вернулся после долгих и тяжелых странствий, по-прежнему крепкий и сильный душой. Он весь так и светится радостью. Стоит неподвижно, затем поворачивает голову, разглядывает накрытый стол, цветы на подоконнике, кушетку, кровать…
Занавес
Действие четвертое
Рихард стоит в подтяжках, в разорванной, кое-как заштопанной, страшно грязной фланелевой рубашке перед стулом у двери, открывает рюкзак и вынимает из него свое старое белье — рваные, вонючие тряпки. Что-то ищет. Задумывается. Подходит к пиджаку, висящему на стуле около стола, лезет во внутренний карман, достает завернутый в папиросную бумагу, перевязанный ниточкой крошечный пакетик, раскрывает его и вынимает кусочек шоколада в серебряной обертке. Рассматривает его, как драгоценность, нюхает и затем осторожно кладет рядом с цветами на стол, подвигает поближе, заранее радуясь тому, как он поразит Анну своим подарком. По-хозяйски осматривает комнату, подходит к комоду, выдвигает ящик — просто так, ради удовольствия.