(Уходя.)
Дивизион! Пропал дивизион!
(Но в глубине сходится с Катей и возвращается, держа её за вытянутую руку.)
Так ты уладишь, Сеня?
ВАНИН
Всё улажу.
БЕРБЕНЧУК
Ну, выручил, ну, друг!..
Там если что… так знаешь, даже…
К Глафире не стучи… меня чтоб не искать ей…
Я буду это… с Катей.
Уходят с Катей. Лихарёв с Олей тоже ушли. Свет всё гаснет.
ГАЛИНА
(теребя ампулу на шее)
Как сердце сжалось! Боже мой, как страшно!
Ушёл Сергей! и никого из наших!
Отступает. Гриднев встаёт и медленно идёт на неё. Ванин всё так же неподвижен в центре авансцены. Вдруг на самом верху лестницы — громкий топот, почти мгновенно за ним — пистолетный выстрел и откуда-то с хоров звон разбитого стекла. По лестнице суетливо сбегают: Майков с головой, перевязанной окровавленной повязкой, размахивая обнажённой шпагой, за ним — Парторг, почти ещё в нижнем белье, на ходу одеваясь, и Салиев с пистолетом над головой. Сообщая свой испуганный ритм Ванину и Гридневу, они мечутся по сцене, — Ванин нелепо семенит. Выглядывают в окна.
МАЙКОВ
(урывками, в разных местах сцены)
Прорвались!
Автоматчики!
Я ранен!
Окруженье!
Есть путь неперерезанный!..
Последнее спасенье!
Цепочкой, уже впятером с Ваниным и Гридневым, они убегают налево. Салиев, бегущий последним, ещё раз стреляет в воздух. Галинa тревожно-радостно мечется по сцене и убегает наверх. Начхим поднял голову, недоумевающе озирается. Тусклый свет. Справа в шинели и в зимней шапке входит Нержин. Его медлительность не вяжется со стремительным движением, которое только что было на сцене.
НЕРЖИН
Что, разошлись?
(Подойдя к роялю, рассеянно перебирает клавиши.)
НАЧХИМ
Кто тут стрелял?
НЕРЖИН
Тебе приснилось с пьяных глаз?
(Унылый набор нот.)
Начхим, начхим! Где твой противогаз?..
(Тот же набор нот.)
Вот русский праздник! Начался ребром,
Кончается печален.
НАЧХИМ
Ну, расскажи о чём-нибудь смешном.
НЕРЖИН
О чём?..
Стоял сегодня я среди развалин
Вступает музыка от невидимого источника.
Германской славы… Может быть, случайно
Там наша армия не шла. Торчит дощечка «мины».
Припорошённые снежком невдалеке от Хохенштайна,
Застал я свежечёрные руины.
Нержин увлекается рассказом и не замечает, как Начхим уходит, как тихо подкравшийся Салиев что-то кладёт под углы ковра. К концу монолога свет настолько слабеет, что вступают софиты.
Поставлен памятник был в точке самой крайней,
Куда дошли войска российские на выдохе движенья,
Откуда тридцать лет назад им зародилось окруженье, —
Бойцы, вмурованные в каменную ризу,
Семь мрачных башен по числу вильгельмовских дивизий,
Кольцо стены — кольца обхвата наглый
Окаменевший жест.
Штандарты для подъёма флагов.
Арена для торжеств.
Речей и клятв тевтонских сумрачный алтарь!
Сюда стекалась чернь, сюда съезжались власти.
И вот всё взорвано, и одымила взрывов гарь
Гранит безплодный, мрамор безучастный.
В кольце стены — пролома грубый зев,
Иные башни взорваны, иных стоят скелеты…
Безумцы, мигом овладев,
Возмерились владеть им леты!..
Солдат враждебный, я стою у гинденбурговского склепа —
Не гордостно, не радостно, — смешно усталым смехом мне:
Как в человеке самолюбие нелепо,
Так отвратительно оно в стране…
Деревьев ветви, вспугнутые взрывом,
Опять под снежным звёздчатым нападом…
Венчанный полководец! На веку своём счастливом
Ты испытал все высшие награды.
Но что алмазы звёзд твоих и бриллианты брошей
Пред этой тихой примиряющей порошей?..
В правой двери появляется лейтенант Ячменников. Он в шинели, зимней шапке, перепоясан ремнями, молод, строен. Весь белый от снега, он сперва стоит в двери, потом тихо проходит.
Клубок обид, извечный и довечный! —
Торжествовать, рыдать и вновь торжествовать! —