Все, кроме Олимпа Валериановича, поднимают Настю.
Подумать только, что раньше таких людей вся Россия переносила, а теперь только пять человек переносят.
Уносят.
Автоном Сигизмундович, Олимп Валерианович, Валериан Олимпович.
Автоном Сигизмундович. Тсс! Ее высочество спит.
Олимп Валерианович. Господа, пока ее высочество спит, давайте все вместе выясним, что мы намерены делать дальше.
Валериан Олимпович. Папа, по-моему, нам нужно ходить на цыпочках.
Олимп Валерианович. А по-моему, ты должен сегодня же жениться на Варваре Сергеевне. Теперь нам каждую минуту может понадобиться собственный коммунист.
Иван Иванович, потом Настя.
Иван Иванович. Как жаль, что я не кончил никакого университета. В разговоре с таким человеком, как Олимп Валерианович, это очень пригодилось бы. Кто-то идет.
Входит Настя, закутанная в простыню.
Ах, какой пейзаж!
Настя. Куда же девалось платье?
Иван Иванович. В одной простыне, как нимфа. Что же мне, собственно, делать?
Настя. Ах, не смотрите!
Иван Иванович. Сударыня, не считайте меня за нахала, что вы не одеты.
Настя. Скажите пожалуйста, я думала, что это мужчина какой-нибудь, а это, Иван Иванович, вы?!
Иван Иванович. Анастасия Николаевна! Как вы сюда попали?
Настя. Между прочим, я даже не знаю, где я.
Иван Иванович. Как же вы, Анастасия Николаевна, не знаете, где вы, когда вы здесь как свой человек голая ходите?
Настя. А чем же я Иван Иванович, виновата, когда мое платье как в воду кануло.
Иван Иванович. Как в воду кануло?
Настя. Вы, конечно, мне можете не поверить, но я утопленница.
Иван Иванович. Утопленница? Где вы утонули?
Настя. На стуле.
Иван Иванович. Если вы меня, Анастасия Николаевна, за дурака считаете, то вы меня этим удивить не можете.
Настя. Я, можно сказать, Иван Иваныч, в бедственном положении, а вы мне подобную недоверчивость выражаете.
Иван Иванович. Простите меня, Анастасия Николаевна, но каким манером вы сюда попали?
Настя. В сундуке.
Иван Иванович. Ничего не понимаю. Вы мне лучше, Анастасия Николаевна, расскажите все по порядку.
Настя. Вот вам, Иван Иванович, по самому по порядку. Сначала меня нарядили в очень роскошное платье, потом меня намочили, потом посадили в сундук и притащили сюда.
Иван Иванович. Ничего не понимаю. Ну а здесь что же с вами, скажите, сделали?
Настя. Раздели и положили в постель.
Иван Иванович. Теперь мне, Анастасия Николаевна, все понятно. Вы вступили на путь разврата.
Настя. Ну что вы говорите!
Иван Иванович. Ей-богу!
Настя. Скажите какая неприятность!
Иван Иванович. Так и знайте, Анастасия Николаевна, что ваша Надежда Петровна поставщица живого товара.
Настя. Я этому даже никогда не поверю.
Иван Иванович. А зачем же ей, спрашивается, целомудренных девственниц в сундуки упаковывать и к посторонним мужчинам переправлять?
Настя. Что же они со мной, Иван Иванович, сделают?
Иван Иванович. Не иначе как вас Олимп Валерианович хочет сделать своей фавориткой.
Настя. Чем?
Иван Иванович. Фавориткой.
Настя. Это кто же такая будет?
Иван Иванович. Фаворитка, Анастасия Николаевна, это кухарка для наслаждений.
Настя. Мамочки мои! До какого позорного состояния хотят незамужнюю женщину довести! А может быть, он, Иван Иванович, как в «Кровавой королеве-страдалице».
Иван Иванович. Что в «Кровавой королеве-страдалице»?
Настя. Там рассказывается, как один очень интеллигентный милорд похищает неизвестную барышню от низкой ступени класса и женится на ней в католической церкви по причине горячей любви.
Иван Иванович. В коммунистическом государстве, Анастасия Николаевна, любви нету, а исключительно только одна проблема пола. И зачем же такой человек, как Олимп Валерианович, будет на вас жениться, когда у него от денег отбою нету. И я тоже хорош, думал — Олимп Валерианович Павла Сергеевича на паразитические элементы разложит, а получается так, что это одна шайка.