Шум скандала наверху смещается куда-то в сторону лестничной площадки. Топот, крики погони… В комнату на цыпочках входит А р ч и л в забытом Аллой пеньюаре и Вериных тапочках. Видно, он только что из ванной: вытирает полотенцем мокрые волосы, в руках выстиранная рубаха и носки. Развешивает свою постирушку. Роняет стул.
И л ь я (проснувшись, зевает, прислушиваясь к шуму наверху). Люди еще гуляют. Помылся?
Арчил кивает.
А жрать охота… (Завернувшись в одеяло, идет к столу. Наливает шампанского себе и Арчилу.) Давай.
А р ч и л (отказываясь). Голова болит.
И л ь я. Пил?
А р ч и л (качает головой). Думаю много.
И л ь я. Ночуешь (показывая на потолок) там?
А р ч и л. Там-сям… в подъезде, в лифте… В лифте светло. Грузинский учу.
И л ь я. Грузин?
А р ч и л. Мама русская, папа грузин. Учу: сикварули — любовь, мамико — папа… Выпей, дорогой, за дельфинов, а?
И л ь я. Давай за дельфинов.
Пьют.
А р ч и л (молчит, притихнув). Роза увяла, умолк соловей… Хочешь — смейся, хочешь — плачь.
И л ь я. «Роза увяла, умолк соловей».
А р ч и л. Жена разлюбила, хочешь — смейся…
Возвращаются В е р а с К л а н е й. У Клани швабра, лоб перевязан повязкой, как это делают при головной боли. Из-под плаща видна ночная рубашка. На Вере халат наизнанку. Женщины разъярены.
И л ь я (потешаясь, разглядывает женщин). Натюрморт — жэк с похмелья.
К л а н я. Он же там сейчас был. Там. И пили мало?!
В е р а (Арчилу). Вы где сейчас были? Там?
А р ч и л (мучаясь от головной боли). Там-сям… голова! (Ложится на тахту, закрыв голову подушкой.)
В е р а (в растерянности). Илюш, мы же там его ловили?..
И л ь я (с наслаждением заныривает в постель). Спьяну и червей ловят. Эх, сейчас бы минут шестьсот!
К л а н я. Ну, выпимши я. А видела — там! И пили мало? Совсем не пили! (Уходит в растерянности.)
В е р а. Где он был?
И л ь я. Иди ко мне!.. Дельфины любят воду. Уговорил его жить в ванной.
В е р а. Он мылся? Бред! Представляешь, выбегает Алка в разорванной ночной рубашке: «Спасите! Убьет!» И все бегут, ловят!..
И л ь я (потешаясь). Представляешь, ночью с похмелья куча граждан в подштанниках ловит друг друга в темноте? У вас уже мания! А-а?.. (Замирает на полуслове.) Дай карандаш. Мне даже показалось вначале: он не бил — отнимал нож… (Схватив картонную крышку от коробки, быстро, нервными штрихами делает набросок.) Оба держались за нож… м-м, так. Погоди, как мышцы шли? Мгу. Он откинулся… так… И глаза его… глаза! Отнимал он нож — точно! Эй, дельфин?.. Спит.
В е р а. Или я тупая… что это?
И л ь я. «Что-что»? Сажает баба мужика. Психологический расчет — оба держались за нож. Кто бил? Естественно, мужик. (Усмехаясь, рассматривает набросок.) Мой диплом был — иллюстрации к Достоевскому. Митя Карамазов набрал матрицу преступника — значит, преступник. Мыслим-то штампами. Бельма от штампов!
В е р а. Не понимаю… зачем ей?
И л ь я. Откуда я знаю? Но глаза ее видел — два арифмометра. Я был хорошим художником, знаешь, и умел видеть людей.
В е р а. Почему был?
И л ь я. Спи, родная!
Вера забирается под одеяло. Молчат.
В е р а. Странное чувство: если ты не будешь рисовать — мы расстанемся. Это правда?
И л ь я. Да.
В е р а. Почему?
И л ь я (помедлив). Художник не профессия — мера правды в человеке. Он солжет — себя убьет. А потом уж без разницы, с кем жить и зачем… Ты спи, спи! (Завернувшись в одеяло, пристраивается на полу в ногах у Веры. С каким-то детским счастьем вертит, рассматривая, свой набросок.) Не слепой еще, а? Думал, жизнь кончилась, а… Отчаялся, знаешь. Живешь — как гнилого наелся. Как отравленный живешь! Мама говорила — нельзя пить из мутных источников. Плохие книги нельзя читать… (Смеется.) Елкой пахнет, слышишь?
Вера смеется, обняв его.
Я все могу, слышишь? Я счастливый, как дурак…
В е р а. А я счастье так представляла — танцы… танцевать люблю — ужас. А не с кем. На юридический пошла — перестарок уже. Девчонок нарасхват — сижу все танцы, как в президиуме: тетя Мотя из колхоза «Светлый путь».
И л ь я. Тоже все танцы у стенки сидел.
В е р а. Не мог пригласить? Э-э!