Молчат.
В е р а. Что — опять рисовал без продыху?
И л ь я. А-а!
В е р а. Сегодня можно взглянуть? (Смеется, рассматривая портрет на этюднике.) Ой! А? Кланька живая!
И л ь я. Глаза получились. Глаза без возраста — сама седая, мятая, битая, а глаза детеныша — дитя и дитя. Скулы соврал. Фуза! Вранье! (Рвет портрет.)
В е р а (обороняя портрет). Урод!
И л ь я. Урод! Мне сейчас не то что масло — в карандаше два года надо сидеть: анатомия, азбука, школа, школа!
В е р а (жестко). Сиди!
И л ь я. А жить на что? Вечно нет денег — Галке что ни дай… вечно в долгах!
В е р а. А если бы ты два года занимался только…
И л ь я. Бы-кабы! Жить-то на что?.. Художник должен разминать руку с восходом солнца. Сгинуть в работе. Сгореть! Дети, Вера, — службу не бросишь. Ушел мой поезд, поздно — всё!
В е р а. Из-за рублишек-то так убиваешься? Все продам, все — только сиди!
И л ь я. Где сидеть — у тебя на шее? Шея могучая! Мужик я, запомни. (Кивает на мольберт.) Посидишь мне опять? Каждый вечер сиди.
Вера счастливо утыкается в его объятья.
Верк, а ты глупая?!
В е р а (счастливо). Два дурака…
И л ь я. …пара, ага?
Звонок в прихожей и стук в дверь. Вера цепенеет, а Илья лишь крепче обнимает ее.
Она… открой! Пусти! Отпусти!
В дверь заглядывает А л л а в экстрамодных кожаных брюках и таком же блайзере. Порезанная ладонь забинтована.
А л л а. Стучу-стучу! Можно войти? Извини, Егорова, я официально. Знаешь, я так мечтала о дармовых мандаринах, что твои дела плохи ну исключительно из-за меня!
И л ь я (ей). Вам помочь найти дверь?
А л л а (невозмутимо). Но поскольку меня о-фи-циально перевели на твое место, надо, извини, принять дела. (Достает список.) Так, материалы на Рувимчика, на продавщицу Чс-т… тут неразборчиво. Вот список!
В е р а (весело). Пошла вон, а?
А л л а (тоже весело). Пардон, не понимэ.
В е р а (снимает с полки книгу, вручая Алле). Это законы. Я юрист, понимэ? Не понимэ? Сядь! Учись работать — думай: на кой ляд мне отпуск в январе? Дела просрочены и бьют меня насмерть, а я, ля-ля-о-ля-ля, гулять!
А л л а. Вкалывать отпуск будешь?
В е р а (тыча в Кодекс). А пока я в отпуске и не уволена приказом, ни один временно исполняющий обязанности не вправе тронуть мои дела и моих подопечных. Месяц, а мой! А за месяц я сверну шею Акопяну — раз, тебе за аферу с уголовным делом — два.
Алла, любуясь, изучает влюбленных. Вроде бы невзначай приоткрывает коробку с Вериным белым платьем.
А л л а. Стиль «ретро» — самая мода. (Прикидывает платье на себя.) Мне идет, а? Пари на платье, что через месяц ты будешь визжать от слез, а я (жест торжества)…
Илья недвусмысленно радушно распахивает дверь.
(Понимающе улыбается ему. Идет к двери.) Пари, а?
В е р а (смеется, соглашаясь). Пари!
А л л а. А чтобы твоя чуткая совесть, Егорова, не чахла из-за аферы, так вот: мы договорились сегодня с отцом Арчила, что он поможет мне с разводом и обменом, а я, идя навстречу, заберу заявление у следователя.
В е р а. Погоди, ты обмена, что ль, добивалась?
А л л а. О, я меркантильна! Когда я вижу витающего в облаках ангела, мне хочется подбить его камнем. Чтоб спустился на землю. И понял: когда рожаешь в гостинице, сушишь пеленки у раковины в общагах, а разведясь, меняешь однокомнатную на две коммуналки и еще полжизни грезишь, чтобы вымерли соседи…
Илья насмешливо изучает ее перебинтованную ладонь.
Кстати, было больно. Переборщила — согласна: меня убивали не ножом — без ножа. Вам не кажется порой, что ненависть в семье есть медленное убийство? Недоказуемое! За убитую жизнь — что вы?! — не судят, а за этот (о порезе) пустяк…
И л ь я. Женщин не бьют. Не женщина вы.
А л л а. Я ушел, господин художник! (Идет к двери. Возвращается, с веселым нахальством изучая Илью.) Художник! Украшающий заборы: «Нет вкусней и пикантней закуски, чем кальмар в майонезе с картошкой по-русски!» Простите, я видела вашу жену у парторга. Она с такой гордостью повествовала, что ее мужу доверяют писать на заборе и славить закусь вот эту (изображает кальмара) — с ногами! (Пнув дверь, вталкивает в комнату Галину с цветами.) Вот — гордится кальмаром по-русски: жена художника — муза закуски!