Ф е д о р. Ну, ты, матка, развезешь теперь про всю деревню.
В л а д и м и р. Нет, но почему, пусть она расскажет, ведь это же так интересно, из первых уст.
Ф е д о р. Ладно, вспоминайте, а мы пока с Лизаветой про свое поговорим.
Е л и з а в е т а. О чем это нам разговаривать?
Ф е д о р. Будто бы и не знаешь?
В л а д и м и р. Извините, пусть бабушка расскажет.
Ф е д о р. Ладно, валяй, матка, а мы с Лизаветой пока с мыслями соберемся.
Е л и з а в е т а. Один так вот дособирался.
В л а д и м и р (бабке). Продолжайте, пожалуйста.
Б а б к а. А чего?
В л а д и м и р. Вы сказали, что настоящих-то кулаков в деревне было только двое. А остальные какие же, не настоящие?
Б а б к а. Какие там кулаки! Бумага, сказывали, пришла такая, вроде бы как разнарядка, сколько в деревне кулаков разорить. А где их взять-то? Вот и давай чуть не по жеребьевке, у кого лишняя телка или баранухи две-три, подсчитывать. А у батюшки-то три коровы с телкой были. Ну и вот, чуть не загремел из-за них.
Е л и з а в е т а. О, коровы же и виноватые остались.
Б а б к а. Так кто говорит, что коровы-то?
Е л и з а в е т а. Сама же сказала, что чуть за них не загремел.
Б а б к а. А из-за кого же? За лишних коров да коней-то и разоряли.
Е л и з а в е т а. Так скотина-то чем виноватая перед вами? Сами виноватые, что много держали.
Б а б к а. Так а исть-то чего? Семья-то что теперь бригада была, без коров-то как же проживешь?
Е л и з а в е т а. Ну так коровы разве виноватые-то?
Б а б к а. Кому?
Е л и з а в е т а. О господи! Не понимает ничего, а еще туда же лезет, в рассказчики.
Б а б к а. Так я что? Я, конечно, не понимаю. Так ведь он-то приказал «как было», я и рассказываю.
Д е д (Елизавете). А Пронька-то, Матвея твоего родитель, шальной варнак был. Полдеревни крестьян разорил, а потом и самого куда-то угнали.
Е л и з а в е т а. Чего ты городишь-то, он репрессированный был. А после войны их всех оправдали.
Б а б к а. Так вот тут и возьми: кто прессированный, а кто так, не за чего пропал.
Д е д. А вот как на войне-то бывало…
В л а д и м и р. На гражданской?
Д е д. А на которой с немцем.
Ф е д о р. Он у меня и на последней был. Как ты там, с немцем-то?
Д е д. С немцем я при конях был.
Е л и з а в е т а. При немецких, что ли?
Д е д. При конях. А есть такая страна — Болгария. Дак там этот, виноград. Как ягодки, целыми пучками, и пресладкий.
Е л и з а в е т а. А то мы не знаем.
Д е д. Ешь, ешь его, бывало, а чуть время прошло — опять охота.
Е л и з а в е т а. Во, герой-то ваш. Все садочки, наверно, у бедных болгаринов пообобрал. Это уж, видно, родовина такая: как бы где чего плохо лежит. На войне — и то успевают.
Ф е д о р. А чего это мы чужого взяли?
Е л и з а в е т а. А две сотки кто отхватил?
Ф е д о р. А ты мерила?
Е л и з а в е т а. Мерила. В сельсовете-то все известно, на все учет.
Ф е д о р. А как твой Матвей орехов в городе каждый год на тысячи продает, это ничего?
Е л и з а в е т а. Орехи в лесу. Кто хошь иди да добывай. Только с ними-то погорбатиться еще надо, не как с комбикормом.
Б а б к а. Вот видишь, Федор, комбикорм какой-то припутывает.
Е л и з а в е т а. Это не я припутываю, а он приворовывает.
Ф е д о р. Тебя чего сюда послали, к старикам, порядки свои наводить?
Е л и з а в е т а. А это не твоего ума дело, зачем меня послали.
Ф е д о р. Думаешь, не знаю, чего злишься? Матвей спился совсем, а у меня на тот год машина будет. Просчиталась, так теперь и шипишь?
В л а д и м и р. Извините, мы…
Е л и з а в е т а (перебивает). Чего ты плетешь? Кому ты нужон-то, да и с машиной своей ворованной? Матвей хоть на мотоцикле — так на своем, на кровные заработанном. А тут наворовал да еще и похваляется. И тогда не пошла за тебя, и счас бы трижды не пошла. «Просчиталась»!
В л а д и м и р. Извините…
Никто не обращает на него внимания.
Б а б к а. Вот, вот она к чему подвела-то, от старинного-то!
Д е д. Федор, ты с бабами не ругайся. А она пущай больше не приводит да чего не надо не отписывает. А то ишь удумала — отписать привела.