Е л и з а в е т а. Да ты чего привязался-то со своими горшками, слово ребенку не даешь сказать. Он что, в газете про горшок твой будет писать?
Ф е д о р. А чего? Пусть с него и начнет. Чтобы все ясно было, без обману.
Е л и з а в е т а (махнув на Федора рукой). Говори, доча.
Л ю б а. Чего говорить-то?
Е л и з а в е т а. Ну, как у вас началось с этим кобе… с этим Николаем? Ну?
Люба молчит.
Ну чего ты слова-то сказать не можешь? Вон товарищ корреспондент уже и ручку приготовил.
Ф е д о р. Пускай она скажет, кто первый.
Е л и з а в е т а. Чего — первый?
Ф е д о р. Кто первый начал. А то ведь у теперешних-то на девяносто процентов девки начинают.
Е л и з а в е т а. Чего — начинают?
Ф е д о р (вертит рукой). А вот это самое. Моргнула, вильнула, а парень-то что, он дурак, он и побежал. Пусть вот она и скажет — моргала, нет?
Е л и з а в е т а. А чего это ей моргать-то?
Ф е д о р. А того. Да ты-то что, пусть она сама скажет.
Е л и з а в е т а. Ну-ка, доча, скажи ему, скажи, чего это тебе моргать приспичит.
Ф е д о р. Ага, молчит. Значит, моргала. (Владимиру.) Запиши.
Е л и з а в е т а. Скажи ему, доча, скажи. Хотя, погоди, чего это мы перед ним-то распинаемся, ишь расселся. Плюнь на него, а говори все корреспонденту. Ну? (Владимиру.) С чего начать-то?
В л а д и м и р. Вероятно… Ну… (Любе, осторожно.) Как вы познакомились?
Ф е д о р. Говорю же — на горшке.
Е л и з а в е т а. Опять со своим горшком лезешь?
В л а д и м и р (Любе, так же осторожно). Вы, вероятно, в колхозе познакомились?
Ф е д о р. Это как?
В л а д и м и р (видя, что все в недоумении). Ну, на сельхозработах. Я хотел сказать… Вот у нас, например, когда на первом курсе отправляют на месяц на сельхозработы, там все обычно и знакомятся.
Ф е д о р. И что, тоже… того… (Делает жест рукой, как бы обрисовывая большой живот.)
В л а д и м и р (смутился). Ннет… Зачем… Ну, я не знаю, когда как.
Ф е д о р. И чем кончалось? Ну алименты там или еще чего?
Е л и з а в е т а. Да свадьбой! Чем еще у добрых людей кончается? Это у вас, кобе… это вам одни алименты на уме. Будто бы без этого уже и прожить невозможно, будто все и счастье в этих алиментах! (Владимиру.) Это уж, видно, родовина у них такая: ничем их не проймешь, окромя алиментов.
Ф е д о р (даже встал от возмущения). Мне, что ли, нужны эти твои алименты? Да мне… Пропади они трижды пропадом!
Е л и з а в е т а. А чего же тогда сыночка сплавил?
Ф е д о р. Кто сплавил? Я сплавил? Говорю же тебе — письмо лежит. Сам убежал и еще дальше бежать собрался. «Сплавил»…
Е л и з а в е т а. Он добегается.
Ф е д о р. Ага, тебе легко говорить, тебе на это тьфу! А если б твоя доченька убежала?
Е л и з а в е т а. А если б твой сидел вот в таком положении?
Ф е д о р. Чего ему сидеть? Он мужик.
Е л и з а в е т а. Был бы мужик настоящий — не убежал бы.
Ф е д о р. Чего с него взять-то — парнишка. Какой у него ум?
Е л и з а в е т а (обрисовывая живот рукой). А на это у него ума хватило?
Ф е д о р. А тут ума не надо.
Люба вдруг встает и быстро, так же ни на кого не глядя, выходит. Проводив ее взглядом, все какое-то время молчат.
Е л и з а в е т а. О, довел ребенка.
Ф е д о р. Я ей хоть слово сказал против?
Е л и з а в е т а. А кто все говорит-то? То с горшком своим привязался, а то показывать стал при ребенке-то.
Ф е д о р. Чего это я показывал?
Е л и з а в е т а (обрисовывая живот). А это вот я, что ли, показывала?
Ф е д о р. Так это вон Владимир про это сказал.
В л а д и м и р. Я?
Ф е д о р. А как же, про студенток-то, забыл, что ли? Ну, как ты их на сельхозработах-то?
В л а д и м и р. Я?!!
Ф е д о р. Ну, не ты, дак другой кто. К нам тоже приезжают студенты по осени. Раз, ночью уже, захожу за ворох зерна, темно… Кто это, думаю, там копошится, а там…
Е л и з а в е т а (перебивает). Во, еще это начни при ребенке рассказывать.
Ф е д о р. Да чего ты — ребенок, ребенок… (Обрисовывая живот.) А это-то у ребенка что, дух святой? Если уж она ребенок, ничего не знает, не соображает, дак это-то как получилось?
Е л и з а в е т а. Это ты у своего спроси, как получилось. Ишь, вырастил, а теперь еще и посмеивается сидит.