Е л и з а в е т а. Каких? Ну каких?
Ф е д о р. А всяких!
Е л и з а в е т а. А всякие-то в чужие дома нахально не лезут. (Владимиру.) Глядите, мы ведь и сами можем написать в газету. И приписочку сделаем. Вот, мол, как ваши корреспонденты относятся к детям простых колхозников. Если у кого-то у городской случись такое, так про нее, значит, можно писать, а если про дочку простого колхозника — так сразу деру?
Ф е д о р. А чего писать-то? Ты подумала, чего писать-то? Если бы она там перевыполнила или раньше сроку, а то… Нашла об чем хвастать.
Е л и з а в е т а. А это, по-твоему, не раньше сроку, не раньше? Другие теперь в техникумы да в институты пойдут, а ей?.. (Плачет.) А все из-за того, что твой кобелина об чем не надо раньше сроку начал думать.
Люба порывается выбежать.
(Крепко держит Любу за руку.) Погоди, никуда я их не выпущу, пока не напишут все, как было. Чтоб все через газету узнали, какое у твоего сыночка моральное лицо, чтобы ни одна девка после этого его к себе не подпустила.
Ф е д о р. Это еще посмотреть надо, какое у кого лицо.
Е л и з а в е т а. Вот и посмотрим. Садись, доча. (Владимиру.) А вы блокнот доставайте.
В л а д и м и р. Да-да, я все.
Ф е д о р (тоже садится). Ну и что, снова да ладом начнем: «Как познакомились?»
Е л и з а в е т а. Да хоть с чего. Только начинайте.
Ф е д о р (Владимиру). Начинай сразу с того, как они схлестнулись. А то так мы и за неделю не разберемся.
В л а д и м и р (Любе). У вас, вероятно, вначале была дружба?
Ф е д о р. Да какая там дружба! Раз в таком положении, значит, дружба черт знает когда кончилась. (Любе.) Ты скажи, Колька-то мой тебе хоть нравился или просто так это, ради интереса?
Е л и з а в е т а. Какой это еще у нее интерес может быть? Интерес — вот он, счас только проявляется. Интерес ему подавай!
Ф е д о р. Ты не жужжи, пусть она сама скажет, нравился или нет.
Е л и з а в е т а. Скажи ему, доча, скажи.
Л ю б а (впервые подняв глаза прямо на Федора). Ну и нравился, ну и что? И сейчас нравится.
Ф е д о р. Так… А на меня-то чего так глядеть, я-то в чем тут виноватый?
Л ю б а (снова уставившись в одну точку). Вы все не виноватые.
Ф е д о р. О, видишь?!
Е л и з а в е т а (снова со слезами на глазах). А то не вижу? Уж мне-то сколько это видеть приходится.
Ф е д о р (стараясь как можно теплее, Любе). Ну, а чего же тогда не вышло-то?
Е л и з а в е т а. Не вышло ему! А это чего? Это б счастье наше было, коли б не вышло-то, а то сидит вот теперь с тобой.
Ф е д о р (Елизавете). Да я не про то совсем. Почему до конца, говорю, не вышло?
Е л и з а в е т а. А до какого ж тебе еще-то конца надо?
Ф е д о р. Ну, убежал же он, не просто же так убежал — значит, поругались или еще чего.
Е л и з а в е т а (Любе). Чего у вас вышло-то? Ну?
Л ю б а. А вам-то зачем?
Е л и з а в е т а. Вот те на́! Да кому ж это надо-то, коли не нам?
Л ю б а. Раньше что-то не замечалось, чтоб надо было. Это теперь забегали.
Е л и з а в е т а. Ну вот, один у ней ответ. (Любе.) Ты хоть скажи нам, из-за чего поругались-то?
Л ю б а. Из-за Петьки.
Ф е д о р. Чего-чего? Из-за какого еще Петьки?
Л ю б а. Ивлева, с нашего же класса.
Ф е д о р. А зачем это тут Петька? Какое ему тут дело?
Входит М а т в е й, здоровенный мужчина с размашистыми жестами и постоянным выражением иронии на лице. Владимир следит за ним с нескрываемым страхом. Федор сразу весь подобрался. Елизавета, зная уже, что сейчас будет, недовольна приходом мужа. Матвей действительно немного навеселе. Люба никак не отреагировала.
М а т в е й (окинув всех быстрым взглядом, искренне обрадовавшись при виде Федора). А-а! Сватушка дорогой! Сам пожаловал! То все по амбарам да по баням от меня прятался, а тут, гляди-ка, сам явился.
Ф е д о р. Кто это от тебя прятался? Да еще по баням?
М а т в е й. А ты вспомни, вспомни. Ты уж припомни, сватушка, как я в субботу приходил к тебе, шибко уж поговорить тогда по душам захотелось, а ты мелькнул в окошке да и исчез. Так исчез — будто бы никогда и не родился.
Е л и з а в е т а. Погоди, Матвей, тут разобраться надо.
М а т в е й. А вот мы и разбираемся со сватушкой моим дорогим, с тестюшкой, с куманьком… или черт его знает кем он теперь нам приходится. Исчез он тогда, значит, а я к его хозяйке под окошко.