Г о л о с п р о к у р о р а. Итак, на основании вышеизложенного, обвинение квалифицирует действия подсудимых, выразившиеся в избиении Арбузовой и Хоревой с нанесением Арбузовой легких телесных повреждений, по статье двести шестая, часть вторая Уголовного кодекса РСФСР и просит суд назначить наказание, связанное с лишением свободы: Пашиной — три года, Беловой — три года, Цыпкиной — два года.
Шум зала. Крик и плач матерей.
Г о л о с с у д ь и. Прекратить! Оглашение приговора состоится завтра в десять утра.
Полоска света: из суда, хлопнув дверью, выходит т а к с и с т.
Т а к с и с т. Мало дали! Хулиганки, все лампочки поразбивали!.. (Споткнувшись во тьме, чиркает спичками.) Убивал бы! Черт… еще шею сломишь!
Из зала суда, доругиваясь, выходят толпой: А р б у з о в а, П а ш и н а, Б е л о в, Б е л о в а, м а т ь Ц ы п к и н о й, с т а р у х а Г р и б о в а, а д в о к а т, м а л я р к а. Отдельно, особняком, стоит п р о к у р о р. Видимо, здесь привыкли уже к улице без лампочек — у многих фонарики. Кричат все разом.
П а ш и н а (Арбузовой). Твоя Верка вперед била!
А р б у з о в а. А твоя? Чуть глаз ей не выбили!
М а т ь Ц ы п к и н о й (Арбузовой). Моя сядет — и твою посажу!
Б е л о в а (отчаянный крик). Доча-а-а… а-а! (Захлебнувшись в крике, оседает: обморок.)
Белову подхватывают.
А д в о к а т. Товарищи, товарищи, у кого есть валидол?
Б е л о в. В машину… скорей! (Кричит кому-то вдаль.) Посвети, Миха!
Где-то близко заурчала машина — фары высветили толпу и прокурора.
М а т ь Ц ы п к и н о й. Умирает… умрет? (Прокурору.) Ваша работа!
П а ш и н а (прокурору). Я туда (жест: наверх) писать буду!
Б е л о в а (через силу рвется обратно в суд). Доча… доча-а? Нет! (В исступлении — прокурору.) Вы не мать! Не женщина! Какая она женщина-а?!
М а т ь Ц ы п к и н о й (тыча в прокурора). Муж ее бросил, дак она на людях зло срывает!
С т а р у х а Г р и б о в а. Вызлились люди — нежальливые стали, несчастливые: вот семья и не держится! (О Беловой.) Сомлела, бедная…
Белову уводят под руки к машине. Толпа, охая и сострадая, идет следом. Адвокат возвращается с полпути.
А д в о к а т (прокурору). Простите, Ольга Ильинична, но ваша обвинительная речь — это… Н-ну?! Я еще понимаю — сто двенадцатая, но двести шестая?! Двести шестая!
П р о к у р о р. Я исказила факты? Оклеветала невинных? Давайте — ну!.. Может, ваши подзащитные вообще не дрались?
А д в о к а т. Дрались. Допустим! Да, девочки иногда ссорятся, но в итоге мирятся и дружат. Такова норма их отношений. Неидеальная! И все-таки норма. Дело — смех-ерунда: ах, девчонки поссорились?!
Сигналит машина.
Иду! Да взгляните на эти ссоры детей глазами мудрой жены!
П р о к у р о р. Не делайте вид, что не слышали… этих (жест в сторону ушедших): я — не жена, я — он, прокурор! Значит, все же дрались?
А д в о к а т (обняв ее за плечи). Оленька Ильинична… Олечка, ну?!
П р о к у р о р (брезгливо скинув его руку). Итак, дрались?
А д в о к а т. Повторяю, допустим. Они что — амбалы с могучими бицепсами? Это чернильный трюк, голубушка моя, приравнять девочку к амбалу и по сугубо словесному равенству — ага, дрались! — квалифицировать обе драки по двести шестой. Мы взрослые люди! Я неделю всего в вашем милом, неподражаемо темном городе…
П р о к у р о р (перебивая). Стоп! Кто лампочки выбил? Ваши девицы! Не напасешься!
А д в о к а т. …но у меня уже впечатление, что я год живу в сумасшедшем доме…
Нетерпеливые сигналы машины.
Иду! Иду! (Быстро уходит.)
На опустевшей улице остаются Дебрин и прокурор. Молчат.
П р о к у р о р. Сиренью пахнет, слышите? (Высвечивает фонариком зияющую пустую глазницу уличного фонаря.) Опять вчера выбили! Что молчите, корреспондент? Вам-то как моя речь?.. Молчите!
Д е б р и н. Их посадят?