В е р а. К тебе.
И л ь я. Сама-то ела?
Вера — нет.
Пропадем, Верка! Невозможно порознь — ни дышать, ни… Что делать, мать?
В е р а. Дети где?
И л ь я. У Тимки температурка. Не везти же по морозу.
В е р а. Что?
И л ь я. Простыл маленько. Уезжал — почти нормальная была. Что мы в шубах? (Снимает с нее пальто. Раздевается сам.)
В е р а. Ой, есть хочу! Голодный?
И л ь я. Жуть!
Стоя набрасываются на еду. Приступ голода, какой бывает у здоровых и жадных на работу людей.
В е р а (набив рот). М-м?.. (Жестами стыдит его — дескать, стол сервирован для торжественного ужина, а ты?!)
И л ь я. М-м! (Достает из чемодана бутылку шампанского. Ест. Спохватившись, достает из внутреннего кармана тулупа розы, опять жестами поясняя — мол, поздравляет, желает.) Мм-м-ммм!
В е р а (восхищаясь). М-м!
Прыснув со смеху, смотрят друг на друга, но остановиться не могут — едят.
И л ь я (блаженствует). Хорошо! Теперь можно приступить к торжественному ужину. (Трогает щеки.) Бриться?
В е р а. М-м! (То есть нет.)
И л ь я. А как насчет смокинга?
В е р а. М-м. (То есть да.)
Илья достает белую рубашку, галстук и, тут же забыв о них, любовно возится с этюдником.
И л ь я (раскрыв этюдник). Пять лет не брал в руки.
В е р а. Что делал?
И л ь я. Служил по части рекламы, а также лозунгов: «Ура-полтора!»
В е р а (радуется, рассматривая эскиз на этюднике). Ой, смотри-ка! Ты рисовал?
Илья кивает.
А говорил, нету таланта?!
И л ь я. Был талант. Говорят, даже очень…
В е р а. И чего?
И л ь я. Выставку знаешь как зарубили? Я потом… Потом — суп с котом. В середнячках ходить — гордость мешает, а… Искусство, милый, чудо. Или есть чудо, или нет ничего. (Жадно нюхает краски.) Пахнут! Это охра и умбра. Вот растает — земля бурая, в прозелень: это время охры и умбры. Рисовать начну — наплачешься. Глохну, когда рисую.
В е р а. А начнешь?
И л ь я. С тобой нельзя «ура-полтора». Страшно с тобой — ничего нельзя не всерьез. (Обнимает Веру.) Ну его, а, торжественный ужин? Не будем пить, ладно?
В е р а. Чего?
И л ь я. Ты родишь мне в сентябре. Толстая будешь, смешная! Я люблю тебя, слышишь? Боль такая весь день — где ты, живая? Рвусь к тебе — и такая боль! И все живет, светится, дышит… Я тебя через сто лет любить буду. И через двести. А кто-то подойдет к картине и поймет… Я с ума сошел! Я люблю тебя.
В е р а. Постелить нам?
И л ь я. И ты каждый вечер теперь будешь рядом?
В е р а. Каждый.
И л ь я. И каждую ночь? И целую жизнь?
Слышится голос Клани. Появляется о н а сама: захорошевшая; сломала каблук, а все танцует.
К л а н я (поет). «У нас нынче субботея…»
В е р а (поет). «У нас нынче субботея…»
В с е т р о е (поют, обнявшись).
К л а н я. Танцевала, о-ой, — туфлям каюк!
И л ь я. Починим.
К л а н я. Совсем пришел?
И л ь я. Совсем.
К л а н я. И детей привезешь?
И л ь я. Привезу.
К л а н я. И возьмет тебя с детьми?
И л ь я (смеется, обняв Веру). Возьмет, дуреха!
К л а н я. Два дурака — пара. Хорошо как, господи!
И л ь я. Хорошо!
В е р а. Ой, хорошо.
К л а н я. Чё ж хорошо! Щас… (Убегает.)
Вера поет, поддразнивая Илью. Тот подпевает. Поют:
Хорошо им. Влетает К л а н я с вышитой цветами простыней.
К л а н я. Простыня вам в подарок. От меня — простыня!
В е р а. С ума сошла? Не возьму… не возьму!
К л а н я. Не слышу и не слушаю. Дарю и не слушаю! (Развернув простыню, накидывает ее на влюбленных как мантию.) Вещь, а?
И л ь я. Вещь!
К л а н я. С новым счастьем… сейчас! (Очень серьезно творит некий ритуал, поставив на тарелочку рюмку с вином и кланяясь ею Илье и Вере.) И горько пополам, и сладко пополам! (Хочет сказать еще что-то, но лишь беззвучно открывает рот и, заплакав, убегает.)